– Ваше высокоблагородие, летчик-наблюдатель рядовойЛанской прибыл для прохождения службы!

Прямая, как дощечка, ладонь застыла у околыша фуражки.

Ах вот это кто.

Про полковника Ланского несколько месяцев назад говорила всяармия. Офицер Генерального штаба, в начале войны он был приставлен к сербскомупринцу Арсению, которого во укрепление духа союзничества назначили командоватьрусской пехотной дивизией. Августейший командир держался с офицерамивысокомерно и даже грубо, что в конце концов закончилось чудовищным инцидентом:в ответ на оскорбление Ланской ударил начальника стеком по лицу. Военный судприговорил преступника к расстрелу, замененному разжалованием в солдаты. Однакоу Ланского нашлись покровители – пристроили невольника чести в летную школу,ибо в авиации легче отличиться и вернуть офицерское звание.

С опальным генштабистом Крылов поздоровался почтительно, каксо старшим по возрасту и выслуге.

– Если не возражаете, будем летать вместе. Мне самомукак раз нужен летнаб.

– Буду счастлив, ваше высокоблагородие!

– Меня зовут Юлий Самсонович. А вас?

Если ты пошел в летчики, только чтоб вернуть серебряныепогоны, после первого же боя подам представление – и счастливого пути, думалКрылов. А коли окажешься молодец, то хороший летнаб всегда кстати.

Последний летун, по счету пятый, выглядел еще оригинальней.Загорелая физиономия с дурацкими бачками и белесыми усишками сияла не по-русскиширокой улыбкой.

– Прапорщик запаса Долохов!

Смотрелся прапорщик запаса настоящим огородным пугалом:широкополая шляпа, будто из американской фильмы про ковбоев, желтые сапоги соскошенным каблуком, поверх клетчатой рубахи – безрукавка из овчины.

– А как вас по имени-отчеству? – спросил командирОсобого авиаотряда, бритый бесцветный господин с усталыми глазами и мягкойманерой выговаривать слова. Зепп мысленно сразу окрестил его «Мямля».

– Михаил Юрьевич, – еще шире раздвинул гауптмансвою американскую улыбку. – Сам к вам напросился. Как узнал в канцелярии,что в Особый едет пополнение, организовал целую интригу, но своего добился.Служить под началом самого Крылова – давно об этом мечтал.

Про интригу он сказал сущую правду, про мечту наврал. ВОсобом авиаотряде, как говорил принц датский, имелся магнит попритягательней,чем скучная рожа начальника.

Мямля, однако, на лесть не клюнул.

– Михаил Долохов? Никогда о вас не слышал. Где летали?

Теофельс засмеялся:

– Не поверите, господин полковник. Никто не верит. Я –американец.

– Как так?

– Ну не природный, конечно. Ездил на Аляску, золотоискать. Не нашел. Работал в летучем цирке. А когда началась война, решил, чтомое место на Родине.

– Похвально. А это кто с вами?

Командир авиаотряда снизу вверх смотрел на долговязого Тимо,который топтался за спиной у хозяина, сторожил багаж.

– Мой механик, Тиимо. Он эстляндец, из Ревеля.По-русски говорит через пень-колоду, но в моторах – бог. Он невоеннообязанный,но я прихватил его с собой. Подумал, пригодится.

– Конечно, пригодится. Раз вы имеете офицерский чин,вам положен денщик. Зачислим его пока на эту скромную должность, а там что-нибудьпридумаем.

Полковник (хм, демократ) протянул руку и новоиспеченномуденщику. Старина Тимо осторожно пожал ее своей костлявой лапищей, проскрипел:

– Сдравий-шелай, фаш-сковородь.

Запомнил-таки. Всю дорогу практиковались.

– Ну, американец, показывайте, чему вас в циркенаучили. Вам привычней на «ньюпоре» или на «фармане»?

– Мне все равно. Хоть на метле верхом, – веселоответил Зепп. – Я же циркач. У вас тут, я смотрю, выбор, как в дорогомресторане.

Он показал на поле, на котором стояло с дюжину машинразличных фирм и моделей.

Из всего разномастья аэропланов, имевшихся в отряде,«американец» выбрал трофейный германский «таубе» – машину шуструю иманевренную, силуэтом действительно похожую на голубка.[2] Взмылна ней под облака и принялся выписывать такие кренделя да скрипичные ключи, чтолетчики и обслуга, наблюдавшие за полетом с земли, только диву давались.

«Таубе» уходил в пике, делал полный переворот, три разаподряд исполнил нестеровскую «мертвую» петлю.

Действительно, циркач.

Крылов смотрел и радовался: какой урожайный день. Трипервоклассных пилота, один инженер, один летнаб, да еще один механик!

К полковнику подошел штабс-капитан Рутковский, командирвоздушного корабля, встал рядом, понаблюдал, как точно и ловко садится новичок.Попросил разрешения закурить, задымил папиросой. Он был молчун, штабс-капитан.Если б не обидная автономность «муромчан», Крылов относился бы к нему ссимпатией, а так между начальниками ощущалась некоторая настороженность.

Из кабины приземлившегося самолета легко выпрыгнул Долохов,сменивший дурацкий американский наряд на кожанку и шлем. С ним знакомилисьотрядные старожилы, принимали как своего – жали руку, хлопали по плечу,обнимали. Все настоящие летуны друг другу, как братья.

Раскрасневшийся от полета и объятий «американец» подбежал кполковнику.

– Не разочаровал?

– Молодец, что вернулись на родину! Далась вам Америка?Губить талант в такой дыре!

Полковник не сдержался, тоже прижал лихача к груди – носимволически, сохранив небольшую субординационную дистанцию.

– Да, наглость есть, – своеобразно похвалилциркача командир «Муромца». – Пилоту без нее никак. – Пыхнув дымом,пожал прапорщику руку. – Штабс-капитан Рутковский. Ну, легких взлетов,гладких посадок.

И пошел в сторону своего загона. Часовой заранее открывалему калитку в воротах.

– Что это у вас там за острог такой, ЮлийСамсонович? – по-свойски спросил новенький. – Гауптвахта, что ли?

– База воздушного корабля «Илья Муромец». Слыхали протакой?

– Еще бы! Вот на чем полетать бы!

Желание Долохова командиру было понятно. Он и сам охотнопопробовал бы, какова пятитонная махина в полете, да не положено.

– Бог даст, полетаете. Скоро поступят новые «Муромцы».Если верховный останется доволен показательным полетом. Всё зависит от смотра…

Вопрос: какие, хотя бы чисто теоретически, существуютспособы не дать Илье Муромцу подняться с лавки и распрямиться во весьбогатырский рост?