Мир взорвался картинками и звуками. Он стоял на шумнойулице. Во всех направлениях сновали люди, не различая тротуар и проезжую часть.На дороге толкалось не меньше народу, чем на тротуаре, хотя там же оживленнодвигалась, игнорируя все и всех на своем пути, масса всякого рода экипажей,включая кареты. Люди были одеты очень разнообразно, причем у некоторых фасонынастолько различались, что странно было их видеть в одном и том же месте.

Голландец опустил голову и взглянул на себя самого, согнулногу и убедился, что она в полном порядке. Как и всегда, все его травмыисчезали, как только он приземлялся. Он никогда не мог понять, как и почему ониисцелялись. Он ощущал лишь благодарность, что боль прошла и он снова можетдвигаться.

Люди все шли мимо, не обращая внимания на его присутствие.Разумеется, большинство из них, не имея истинного Зрения, и не могли еговидеть. Если бы он привлек к себе внимание, на мгновение они увидели бы его итут же забыли.

Один-два человека из толпы поглядели в его сторону, люди,одаренные задатками Зрения, но и они не смогли увидеть достаточно, чтобыпроникнуться интересом. Голландец не ощущал вокруг никого, обладающего чем-либобольшим, чем малая толика способностей. Это означало, что он мог облегченновздохнуть и заняться наблюдением.

Вокруг было столько цветов! Красные, синие, зеленые, золотые— так много цветов и еще больше оттенков. Одежда выглядела странно. У некоторыхона чуть-чуть прикрывала тело, а других грозила задавить в пышных складках.Некоторые мужчины носили шляпы, у других были удивительные прически. Чего-тонедоставало, но чего именно, он понять не мог.

Вдруг он увидел элегантный экипаж, проехавший сквозь мужчинуи женщину, в экипаже их видели так же ясно, как они сами друг друга. Голландецогляделся и заметил, что многие пешеходы и повозки проходят друг сквозь друга.

Тени. Большая часть людей и экипажей были призракамипрошлого, хотя среди них, вероятно, было немало и из будущего. Невидимый путниквзглянул вверх, заметив причудливые сооружения, в которых сумасшедшим образомсмешались архитектурные достижения по крайней мере целого столетия.

Усилием воли он сместил призраки на задний план и заставилсебя увидеть улицу такой, какой она была сейчас. Сотни, а может, и тысячи фигури экипажей исчезли, но на тротуарах все равно оставались толпы народу, а подороге в несколько рядов медленно двигались повозки. Он вспомнил — автомобили.Примета второй половины двадцатого века. Судя по его предыдущему опыту —последнего целого века.

Без сомнений, это означало, что Конец близок. Нестабильностион не чувствовал, никаких намеков, что этот мир вдруг разорвется на части иунесет с собой всех и вся. Однако именно так, без всякого

предупреждения, это и случалось уже множество раз. И каждыйраз вскоре после его появления.

Голландец прижался к стене здания. Мысли его беспокойнороились в голове. Блуждающий взгляд остановился на проезжающем автомобиле. Набоку его была реклама какой-то газеты под названием «Чикаго трибьюн». Значит,это Чикаго, его порт назначения. По другим вариантам он уже знал этот город,хотя ни разу его не швыряло в самую гущу. Значит, именно здесь, в Чикаго,появятся первые признаки напряжения, первые признаки краха.

Причаль Голландец в другом городе любой части света, он стакой же легкостью смог бы читать надписи вокруг. Все языки были для негоедины. Этот, можно сказать, дар он получил в плену. На своей собственной Земле,ее первоначальном варианте, он знал лишь один язык, так как всего один там ибыл. Только попав в третий или четвертый вариант, Голландец понял, что могутбыть и другие языки. Зачем ему дан этот дар, узник сказать не мог. Он не оченьценил его, но это, видимо, потому, что он не стремился общаться с людьми,которым вскоре суждено погибнуть по его вине.

Он прижал ладони к лицу, размышляя, что же делать теперь,когда он оказался здесь и неизбежный цикл разрушения начался снова. ПреждеГолландец пытался вмешаться в ход событий, но все эти попытки заканчивалисьполным провалом.

По улице пробежала тень. Голландец распластался по стене,сердце бешено колотилось. Он бросил быстрый взгляд на небо, пытаясь разглядетькорабль-призрак, пришедший забрать его снова в свою одинокую тюрьму.Корабль-призрак, чей приход возвещал начало Конца этой Земли.

«Отчаяния» видно не было. Вверху просто проплывало облако.Он понял, что еще слишком рано. «Отчаяние» все еще исцелял себя, разыскиваячастички, разлетевшиеся во времени. Теперь он будет дрейфовать в веках туда-сюда,подбирая каждый фрагмент своей оснастки и завоевывая умы и души техсчастливцев, а может быть, и тех проклятых, что обладают Зрением. Легенды окорабле-призраке разнесутся в истории этого варианта так же, как это было впрежних инкарнациях. Он получит новые имена, обрастет новыми сказками, но онибудут лишь тенью фантастической правды.

Вместе с новыми останутся и старые имена, и сказания — все,что повторялось в сотне миров.

Имя, которое он выбрал себе (собственное, проклятое, даже онне мог выносить), пришло из самой распространенной легенды, которая, казалось,с ним срослась. В его мире океан имел первостепенное значение, и люди, ценяего, жили в гармонии с ним. Неудивительно, что морские образы были так важныдля его народа. Однако была одна легенда, путешествующая сквозь сотни вариантовЗемли, которая выделялась из всех. Легенда о моряке, проклятом плавать доСтрашного суда. Может, и правда был такой бедолага-капитан, но Голландец,проклятый за свои собственные дела, настолько сжился с образом этогонесчастного дурака, что очень естественно взял на себя эту роль. Сначала онназывал себя этим именем в шутку, но прошло так много времени, что он уверилсяон сам и капитан из легенды — это одно и то же. Он был Летучим Голландцем, иплевать, кто он на самом деле.

А кроме того, играя роль, он меньше думал о своейсобственной потерянной жизни.

Он стал бесцельно бродить, захваченный внезапной переменой:от вечной пустоты к постоянной смене картин и звуков. Голландец знал, у негоесть другие дела, тем более важные, что время его здесь ограничено, но городего завораживал.

Вокруг него жужжали голоса, но это были голоса живых людей,если хотел, он мог бы их коснуться. Голоса проклятых на время умолкли. В этомодно из преимуществ пребывания на Земле. А еще лучше то, что вокруг не толькоголоса, но и грохот машин, птичий гомон, другие звуки, которых он не смогопределить. Не все звуки и запахи были приятными, но Голландец с радостьювоспринимал все. Даже запах сточных вод, которым потянуло, когда он ступил наобочину, был подарком.

— Жизнь, — прошептал Голландец, полной грудью вздыхая ихорошее и дурное, — жизнь!