Он все шел, жадно вбирая все вокруг истосковавшимисяглазами. Усилился ветер, но в сравнении с Мальстремом это был нежный, легкийпоцелуй. Другие прятали голову, а он благодарно подставлял лицо ветру.

Дорога привела его на площадь, где статуя-монстр из красногометалла стояла, согнувшись, как будто хотела схватить подростка, ееразглядывающего. По почти пустой площади бегали птицы в пестром оперении,двигаясь туда-сюда в зависимости от того, подует ли ветер или кто-нибудь изнемногих прохожих бросит на землю остатки еды или мусор.

Контраст между статуей и зданиями из стекла и бетона был таксилен, что Голландец обернулся к алой конструкции, пытаясь понять, в чем жесостоял замысел скульптура.

Все это напоминало птицу, но вовсе не таких округлых форм,как создания, толкущиеся у его ног.

Птицы, конечно, его почувствовали. С усилием Голландецзаставил их не ощущать своего присутствия, но необходимости в этом не было. Онприсел, потеряв на время интерес к статуе. Это были голуби, создания,процветавшие во всех вариантах, где он приземлялся. Голландец вытянул ладоньперед голубем с серыми крыльями и пестрым телом.

Птица ступила ему на ладонь и присела. Голландец выпрямился,стараясь не наклонять ладонь. Большинство людей смотрело на этих птиц сравнодушием либо неприязнью, но он чувствовал, что восхищается ими. Они выжили,обретаясь рядом с человечеством, как и значительно менее приятные крысы. Обавида по сравнению с людьми стояли ниже, но в чем-то и выше. Простота иприспособляемость.

— Я вам завидую, — сказал он доверчивому голубю, — но я ведьвсем завидую.

Голландец погладил спинку голубя и снова опустил его наземлю. Птица поднялась и вернулась к своей стае.

Выпрямляясь, он опять посмотрел на статую. Определенно этоптица. Должно быть, у скульптора буйная фантазия, раз он придумал такую штуку.

Подходя к статуе, он заметил подростка. Голландец не обратилна него внимания, пока не заметил, что тот на него смотрит. Проблеск Зрениякоснулся его. Подросток, смуглый мальчишка лет одиннадцати, моргнул и, пропал.Не убежал, а просто исчез.

Не глядя на суетящихся вокруг него голубей, Голландец пошелк статуе, его толкало любопытство, усиленное необычной встречей. На расстояниивытянутой руки от места, где стоял ребенок, он задержался и обследовал всевокруг: не осталось никакого следа, не было даже легкого звона, который иногдаотмечает место, где стоял кто-либо, обладающий Зрением. Мальчишка буквальноисчез.

Может быть, он наткнулся на беглеца, одного из эмигрантов,которые путешествовали с одной Земли на другую в тщетных попытках уйти от тогоразрушения, которое Голландец всегда нес с собой. Иногда они ему попадались,но, как и этот мальчик, всегда старались скрыться, если он был поблизости.Кое-кто из них уже знал, что его появление означает начало Конца, и относилиськ нему, как к парии, каким он и был. А те, кто не понимал, кто он такой, простознали, что он не один из них, а раз не один из них, то для беглецов он могоказаться охотником.

Были существа, которые охотились за эмигрантами, существабез совести. Их Голландец тоже встречал, и хотя он сожалел, что самого егоотносят к той же категории, страх беглецов был ему понятен.

Никогда ему еще не попадался такой молодой беглец.

Они всегда были взрослыми. И след от них оставался болееощутимый, но тут бывало по-разному.

Может, он придумал этого мальчишку? Вообще-то он способенподдаться галлюцинациям. Он вновь огляделся, но ничего рядом не заметил.

Площадь его больше не интересовала. Голландец отошел отстатуи, нырнул в первую же улицу и быстро пошел прочь.

Не оглядываясь.

Достаточно удалившись, он замедлил шаг, снова обращаявнимание на окружающее. И снова звуки и картины города, называемого Чикаго,зачаровали его. Сколько людей.

Высокие, маленькие, толстые, худые, старые, молодые, черные,белые и еще какие-то. Это разнообразие поразило Голландца, хотя он видел егопри каждом приземлении. У человечества много вариантов, в этом одна из егосильных сторон — такое многообразие, хотя и не все люди с ним бы согласились.

Ничто из этих преимуществ не будет иметь значения, когдаэтот мир исчезнет.

И опять восхищение окружающим поблекло при мысли о грядущейкатастрофе. Голландец застыл посреди толпы, пешеходы огибали его, не чувствуя,что делают.

«Что же мне делать?»

Не следует ли ему просто порадоваться той малости, которуюон сумеет увидеть в этом мире перед Концом, или, может быть, стоит попробовать,еще раз, найти выход, выход из своего личного ада и из того ада, что ожидаетэтот ничего не подозревающий мир. Изменится ли что-нибудь?

«Зачем я все время пытаюсь? Что я стараюсь совершить?»

Таким искушением было отказаться от тщетной суеты,притвориться, что не замечаешь надвигающегося, распробовать…

Разум, не принадлежащий человеку, прочесал его мысли ибыстро заслонился.

Голландец моргнул и обратил взгляд к окружающей его толпе.Первой мыслью было, что это мальчишка, которого он видел, но мальчик, беглец онили нет, явственно ощущался как человек. Нет, чем дольше невидимый путникдумал, тем больше утверждался в мысли, что встретил разум из другого варианта.То, что сейчас привлекло его внимание, не имело права находиться в этом мире, —как и во всех других вариантах Земли, где он встречал ему подобных. Рошаль —вот как они себя называли, по крайней мере тот, что перед смертью соизволилответить на его вопрос.

Он был там, среди людей, на кого-то охотился, но не на него.Голландец подозревал, кто был жертвой, и это заставляло его в свою очередьискать охотника. Сердце забилось быстрей, когда он начал поиск, но теперь этобыло приятное чувство. Он что-то делал, даже если это в конечном счете не имелосмысла.

Он снова смешался с толпой. Любой из тех, кто вообще заметитего, увидит еще одного спешащего по делам человека, одетого в костюм.Единственными, кто разглядит иное, могут быть Рошали и те, на кого охотилисьнечеловеческие создания.

Беглецы. Наверняка это было одно из тех существ, которые наних охотились.

Странно, что оба оказались так близко. Вероятно, это несовпадение.

Голландец чувствовал, что существо движется в том женаправлении, что и он. Оно шло с такой же скоростью, хоть и не намеренно. Онпошел быстрее, сокращая расстояние до тех пор, пока его добыча тоже резко недвинулась быстрее.