А может, он действительно рехнулся, причем не сегодня, несейчас, а уже давно? Стал заурядным параноиком и принимает рождающийся в егоголове бред за реальность. И, стало быть, не было ни Нохора, ни провалов виномирье, ни выстрелов золотыми пулями, ни ночи у Мэлсдоржа. А шрам на знакомомживотике археологической Светы? Его что, не зафиксировало больное сознание? Илисейчас все происходящее ему мерещится?

Заваривающаяся в голове каша грозила полным умственнымрасстройством. Нестерпимо захотелось выпить. Может, раз пять по сто граммовпомогут разобраться.

– Водка есть? А еще лучше спирт.

– Что?

– Выпить у тебя есть, Света?

– Не держим, – обиженно буркнула, потом, видимо,почувствовав, что не от скуки рядом с ней, не от неудовлетворенности ею какженщиной, а от чего-то другого, к чему она никак не может иметь отношение,потянуло мужика на мысли о выпивке, примирительно добавила: – Действительнонет.

– Пойду я. – Сварогу ничего не хотелось объяснятьей, да и как объяснишь? Слава Богу, Света не расспрашивала ни о чем, молчапровожала его сборы внимательным взглядом, только перед самым уходом невыдержала, спросила:

– Заглянешь еще?

– Да, – он был рад, что не приходитсяврать, – если со мной ничего… Ну, ладно, пока…

«Мэлсдорж, Мэлсдорж. Он, пожалуй, единственный в этойдолбаной степи, кому я сейчас могу выложить всю свою завихрень. Пожалуй, ипомочь, кроме него, никто не сможет. Разве только сам себе. Например, пулей влоб».

Но сначала, перед тем как отправляться к старику,требовалось выпить. Такого с ним давно не было, чтобы алкоголь превращался внавязчивую идею, в желудочное нытье, в категорическое требование всех клетокорганизма.

Ноги ускорили шаг, едва показались ворота с огромнымикрасными звездами, бетонный забор, часовой под грибком.

Привычно бросив взгляд на бойца, наморщившего лоб (конечно,высчитывает, сколько там осталось до прихода разводящего со сменой), Сварог ужешагнул на крыльцо КПП, уже правая рука начала свой вылет, чтобы ухватиться задверную ручку… Майора кинуло назад, развернуло к часовому. «Рядовой Жимнов,вторая рота», – услужливо пробарабанил вестовой его мозга.

Жимнов, заметив, как пристально разглядывает его майор, забеспокоился,автоматически оправил ремень, вернул на положенное место до того лихозаломленную на затылок «афганку».

«Бред продолжается? Или Жимнов совсем уж офонарел на второмгоду службы? Лучше бы второе…» – думал Сварог, пялясь на солдатский шеврон,приделанный к правому рукаву «парадки» часового.

Майору показалось, что он услышал вздох облегчения, когданаконец отвернулся от бойца и продолжил свое движение к КПП. Мозг отказывалсяанализировать происходящее. Где-то на самом дне сознания все-таки бултыхаласьслабая надежда на Жимнова, на то, что тот забурел в «дедах» до идиотии.

Надежде суждено было развеяться уже в зданииконтрольно-пропускного пункта. У двух солдат с повязками дежурных по КППшевроны располагались там же, где и у Жимнова, справа, противореча уставу ипредставлениям о жизни майора Сварога.

Видимо, когда он ступил на территорию родного военгородка,выражение лица у него было еще то, потому что образовавшийся рядом малознакомыйпрапорщик Кузьмин, ободряюще похлопав по плечу, заговорил голосом, каким обычнообращаются к тяжелобольным:

– Да брось ты, подумаешь. Ну, перебесится, будет ещепрощения на коленях просить. Обычная наша, бля, гарнизонная история.

– Что? – вырвалось у Сварога.

– Да наладится у тебя с жинкой все. У всех, считай,такое с бабами творилось. Пошли лучше ко мне в каптерку, развеемся, сегодня ж«шило» выдали. Я тебе про свою расскажу.

– Почему сегодня? Спирт привозят в конце месяца.

– Да ты что, перегрелся? – хохотнулКузьмин. – С девятого по двенадцатое, по графику, пока сбоев не было.Пошли, пошли…

– Да нет. Мне… домой надо, спасибо… в следующийраз… – Сварогу совсем не хотелось пить с Кузьминым.

И вообще желание надраться как-то враз отшибло.

– Ну, как знаешь. Пока!

«К Мэлсдоржу, срочно к старику, иначе если я не ещесвихнулся до сих пор, то точно свихнусь». Но все-таки майор прежде решилпройтись по городку. Чтобы увериться… Вот только в чем?

Подтверждения не заставили себя ждать. Решетки на окнахсанчасти. Их не могли поставить за полдня. И зачем они вообще нужны? Перилакрыльца «военторга» с утра были ядовито-зеленые, сейчас выкрашены в голубое.Супруга старлея Григорьева, получается, за несколько часов сбросила килограммовдвадцать и теперь щеголяла в юбке выше колен. На спортплощадке появилисьбаскетбольные щиты.

Все, хватит. К Мэлсдоржу, пускай разъясняет.

Как он отмахал путь до юрты старого пастуха – не заметил. Подороге ни о чем не думал, любые размышления укрепляли бы подозрения в паранойе,усугубляли бы дурноту на душе. Он просто шел, просто вспоминал по пути любимыестихи. Юрта Мэлсдоржа, как тот и утверждал в одну из их последних встреч,стояла на старом месте. Сварог остановился у входа в нее, громко позвал…

…Он досидел возле юрты до сумерек. Не дожидаясьстарика-пастуха, нет, того не дождешься, если правду говорят, что он уехалтретьего дня куда-то на другой край степи и вернется не раньше чем через месяц.Просто никуда не хотелось идти. То немногое, что вокруг он мог назвать своим,близким, изменилось, сделалось чужим, чуждым, пугающим. К чему не хотелосьприкасаться, к чему не привыкнешь, чего всегда будешь опасаться. А если онвсе-таки свихнулся («Хотя не похоже, – ощущал он на клеточномуровне, – хоть режь, не так это происходит».), то обречен или лечиться,распрощавшись навсегда с десантом и армией, или жить в мире своих глюков до техпор, пока не разоблачат.

За горло схватило одиночество, не то, на которое жалуются застаканом, а другое, настоящее, когда хочется выть и рвать на себе одежду, откоторого стреляются. И ему вдруг показалось, что происходящее с ним сейчас –расплата за отказ, за те две золотые пули.

Сварогу вдруг нестерпимо захотелось переиграть все назад,крутануть обратно то колесо, которое крутится только в одну сторону.Изничтоженный своими руками шанс казался единственным, ради чего стоило жить, асобственная решимость избавиться от лучшего будущего – достойной последнегопридурка. При мысли, что он, побывав за таинственной дверью, сам заколотил ееза собой и обречен отныне на этот мир, тоскливое бешенство захлестывало мозг.Нестерпимо хотелось иного – иных миров, иной жизни, иной судьбы.

Неизвестно, успел ли он подумать, что страстные желанияимеют пакостное свойство сбываться.

А может, все произошло так быстро, что и не успел.

Потом пьяный доктор Зуев говорил особисту, что в Англии вотежегодно пропадают без вести двенадцать тысяч человек и ничего, никто не делаетиз этого драмы. Трезвый особист послал его подальше и угрюмо сидел наддокладной – он вообще-то привычно узрел в бесследном исчезновении майора С.С.Сварогакитайские происки, но совершенно не представлял, как это аргументировать набумаге. Мэлсдорж кое-что чуял, но его никто не спрашивал.