– Отвернитесь, – единственное, что я нашлась сказатьему, – я все-таки женщина. Капитан хмыкнул:

– Вы все-таки женщина, но уж поверьте, не первая, чьипрелести я видел. Я не отвернусь.

– В интересах следствия?

– Именно в интересах следствия.

Конечно же, все, что он делал, было в интересах следствия.

Я спустила ноги с кровати, еще до конца не осознав того, чтомне сейчас предстоит: облачиться в потрепанную шкурку своей прежней жизни. Очнаяставка в присутствии официального свидетеля – разве это не волнующий момент?..

…Джинсы, рубашка, свитер, ботинки – все действительно было вприличном состоянии, во всяком случае на первый взгляд. Но этому не стоитдоверять – я и сама на первый взгляд в приличном состоянии. Только внимательнорассмотрев вещи, я заметила наспех зашитые дырки и совсем уже неразличимыебурые пятна. Нет, я не могла носить этих вещей, они мне не нравятся. Ни однаженщина не наденет то, что ей не нравится. Эти шмотки подошли бы той, погибшей,с короткими черными волосами, это как раз в стиле ее бесшабашной и мгновеннойсмерти… Остановись, остановись, это твое воображение разыгралось. В последнеевремя я пользовалась им по поводу и без повода, катала его, как китайские шары вруках… Несколько оторванных пуговиц на рубашке, несколько спущенных петель насвитере, вырванный «язык» замка на джинсах… И никакого запаха, который бы выдалв них долгое присутствие человека. Вещи были абсолютно стерильны.

– Вы их в автоклаве выпаривали? – спросила я, оттягиваямомент облачения.

– Вроде того, – равнодушно сказал капитан.

– А до этого?

– Проходили в качестве вещдоков.

Я сунула палец в дырку на рукаве свитера:

– Я это не надену.

– Ничего другого предложить не могу, – капитан началтерять терпение, – нету у нас денег вам новую одежонку справлять.

Я подчинилась. Ничего другого мне не оставалось. Я даже нестеснялась своего бледного, усохшего за время болезни тела. Только грудьпобедно возвышалась над этим кладбищем ребер и почти атрофированных мышц. Краемглаза я заметила, что капитан пристально посмотрел на меня, – черт возьми, воти первая чисто мужская оценка. Капитаны, даже работники органов, – тоже люди,кто бы мог подумать… Взгляд его скользнул выше, и я пошла за ним какпривязанная. Эта дорога привела меня к нескольким шрамам под ключицами –видимо, мою грудную клетку все-таки потрошили.

Так же как и голову…

– Не нужно на меня пялиться, – сказала я, прикрываясьрубашкой.

Он неожиданно покраснел:

– Я не пялюсь, с чего вы взяли? Тоже мне, царицаСавская!..

– Здесь нет белья, – я наконец-то взяла себя в руки.

– О, черт! – Он досадливо сморщился. – Ладно, без бельяобойдетесь. Не на прием едем.

– А куда?

– Увидите.

– Следственный эксперимент? – спросила я только длятого, чтобы что-то спросить.

– Вы – моя сплошная головная боль, – глаза егозаметались загнанными зверями. – Меньше будете знать – крепче заснете.

– Я и так сплю крепко. Спасибо.

Я медленно одевалась. Наверное, это можно было назватьодеванием только в первом приближении. Я примеряла на себя свою прошлую жизнь,но даже это не вызвало у меня никаких эмоций, кроме легкой тошноты. Впрочем, натошноту я старалась не обращать внимания, в последнее время ее приступы мучилименя довольно часто. Но я старалась справиться с этим… Ничего другого неоставалось.

Рубашка и штаны болтались на мне, как на палке, – за времяболезни я сильно сдала, как оказалось.

– Меня нашли без ремня в штанах? – спросила я укапитана, поддерживая джинсы.

– Светлая головка, – похвалил меня капитан, – ременьзатерялся в недрах управления.

– Жаль-жаль… Может быть, этот ремень был вашимединственным шансом. Той зацепкой, которая вернула бы мне память. Халтурите,капитан! А впрочем, носите на здоровье.

– Пошевеливайтесь, – капитан Лапицкий скрипнул зубами.

Это было похоже на сдержанное хамство, и я решила неоставаться в долгу. Я поставила перед собой ботинки и невинно посмотрела накапитана, склонив голову набок и шевеля пальцами ног. Пальцы были хорошейформы, нужно признать. Хоть это радует, если учесть, что о носках капитан непозаботился, впрочем, то же самое можно было сказать и о белье.

– Ну, что еще не слава Богу? – раздраженно спросилкапитан.

– Мне тяжело надеть ботинки. Помогите мне.

– В смысле?

– Помогите мне надеть, – я не собиралась отступать.Пора поставить милицейского хама на место. Пусть потрудится.

Капитан смотрел на меня, ожидая подвоха.

– Мне просто трудно наклоняться, – успокоила я его, –последствия травмы, знаете…

Ему ничего не оставалось делать, как подчиниться. Он приселпередо мной на корточки, сунул в ботинки сначала мою правую ногу, а затем –левую. Потом поднял голову и посмотрел на меня.

– Теперь завяжите шнурки, – скомандовала я.

– Не многовато?

– Теряем время, капитан.

Когда он сделал и это, я пошевелила пальцами в ботинках.Довольно удобно.

– Теперь, надеюсь, все? – Он по-прежнему сидел передомной на корточках, и я не смогла побороть искушение. Я сделала то, что хотеласделать все это время, – двинула ему носком ботинка в беззащитно выдвинутыйвперед, лживо-раздвоенный подбородок, основную гордость их бесславногоследственного управления, где воруют ремни жертв автокатастроф.

Удар получился не сильным, но унизительно-ощутимым. Капитанне удержался на ногах и плюхнулся на задницу.

– Теперь все, – констатировала я, – считайте, что мыквиты, капитан.

– Сучка! – удовлетворенно сказал он, потирая ушибленныйподбородок. – Ты у меня еще наплачешься, симулянтка!

Он подошел к двери, приоткрыл ее и осторожно выглянул вкоридор. Тотчас же полоску приглушенного света из коридора перекрыла чья-тогромоздкая фигура. Капитан о чем-то пошептался с коридорной тенью и обернулсяко мне.

– Ну, поехали, – его лицо расплылось в предвкушенииблизкого реванша.

Только теперь я почувствовала опасность. Черт возьми, почемус такими предосторожностями он забирает меня из клиники, да еще вечером, когданет никого из ведущих врачей?..

– Надеюсь, все согласовано с руководством клиники? – Ястаралась сохранять спокойствие.

– Конечно, – ни один мускул не дрогнул на его лице, иэто убедило меня в том, что он лжет. – Пойдемте, нам уже пора.