– За дорогой следи, Казанова! – поморщился капитан. – Ине гони так, а то к праотцам отправимся раньше времени.

– Не-а… К праотцам скучно. Ни тебе кровищи, ни тебетерпил, ни тебе расчлененки. Одни ангелы законопослушные с инвентарным номеромна крыльях, двинуться можно…

Странно, но этот циничный треп даже не задел меня. Я сиделана заднем сиденье рядом с капитаном и прислушивалась к себе. Это началось ещетогда, когда я пришла в себя, – я вернулась из небытия с ощущением набегающихволн в самой глубине живота; приливы чередовались с отливами, они не зависелини от времени суток, ни от полной луны, они жили во мне постоянно. Я привыкалак ним и не могла привыкнуть. Это было похоже на легкое головокружение, намаленькую карусель в самой сердцевине организма: деревянные облупленные лошадкии олени со сломанными рогами, мерно покачивающиеся в такт моим бредущим покругу мыслям.

Вот и сейчас – отлив, который обнажит подгнившие остаткиснастей, забытых на самом дне моего измученного болезнью тела…

– Остановите машину, – слабеющим голосом попросила я. –Я неважно себя чувствую.

Виталик вопросительно повернулся к капитану, я впервыеувидела его смазанный, нерезкий, почти женский профиль. Мужчины с такимпрофилем вынуждены всю жизнь самоутверждаться, гонять по шоссе с предельнойскоростью и отбивать жен у своих лучших друзей…

Были ли в моей прошлой жизни такие мужчины?..

– Тормозни, – бросил капитан, – а то еще кони двинет,отвечай потом за нее… Не разгребемся.

Виталик послушно остановил машину, и я почти вывалилась измашины, хватая ртом загустевший от холода февральский воздух. Капитан вышелвслед за мной, остановился в отдалении и закурил.

– Можно сигарету? – Я пришла в себя настолько, что дажепочувствовала неловкость оттого, что эти враждебные мне люди стали свидетелямимоей слабости.

– А вам можно? – проявил запоздалое участие капитан.

– Мне все можно, – взяла на себя смелость установки диагнозая.

– Без фильтра, – неожиданно смутился он.

– Один черт. Валяйте без фильтра.

Капитан протянул мне сигарету и щелкнул зажигалкой. Язатянулась и тотчас же решила, что с сигаретой без фильтра я погорячилась: врот сразу же набились кислые крошки табака, и запершило в горле. Я судорожносплюнула и отбросила сигарету в снег. Капитан с интересом проследил затраекторией ее полета и одобрительно покачал головой:

– И правильно. Вот Олег вообще никогда не курил. Быладептом здорового образа жизни. Так и погиб, а ни одной сигареты не выкурил.Таким вот образом обстоят дела. А я дымлю как паровоз. Бросать надо.

– Да.

– А как это – ничего про себя не помнить? – вдругсовсем по-детски спросил он и с любопытством посмотрел на меня.

Вопрос застал меня врасплох, я и сама не знала, как ответитьна него.

– Кое-что я помню… Или думаю, что помню.

– Что? – Капитан внутренне подобрался.

– Ну, например, мне нравятся старые американскиечерно-белые детективы. Так же, как вашему другу.

– И все? – разочарованно вздохнул капитан.

– Да.

– А все-таки – что значит не помнить ничего, кромечерно-белых детективов?

– Не знаю… Это… Это как будто быть женой Синей бороды.Открыты все двери, кроме одной, в которую до смерти хочется попасть. А можно непопасть до самой смерти… Тебе нужна только эта дверь, и можно сколько угоднобиться в нее головой. А где чертов ключ – неизвестно…

Почему я вспомнила вдруг о Синей бороде? И не к нему ливезет меня капитан Лапицкий?

– Куда мы все-таки едем?

– Э-э, детка, тебе нужно научиться справляться сотчаянием, иначе ты просто сойдешь с ума.

– Чертов ключ искать, – серьезно глядя на меня, ответилкапитан.

* * *

…Этот маленький уснувший дачный поселок ни о чем не говорилмне. Еще одно место, которое ни о чем мне не говорит.

Виталик легко ориентировался в непроглядной тьме каменных идеревянных заборов – чувствовалось, что здесь он был не раз. В салоне машиныцарило напряженное молчание, я даже не заметила, как оно сменилонеобязательную, немного нервную болтовню водителя и капитана.

Я ждала конца этого ночного пути, и он наступил.

– Приехали, герр капитан, – скромно возвестил об этомВиталик и заглушил мотор.

– Совсем тебя стажировка в Германии испортила, дурила,– мягко пожурил подчиненного капитан. – Сколько раз просил – прекращай эти своибундесовые штучки…

– Можно, конечно, в русском стиле – «майн херц», – неунимался водитель. – Но это уже нарушение субординации.

– Посидите пока, – вежливо обратился ко мне капитан, –сейчас за вами придут.

Лапицкий и Виталик вышли из машины, и их тотчас же поглотиланочь. Я осталась сидеть в салоне автомашины с равнодушным, как сфинкс,оперативником (кажется, его звали Вадим). Минуту я наблюдала за его неподвижнымтяжелым затылком. Подобные затылки обычно намертво привязаны к коротким борцовскимстрижкам… (Господи, откуда такие мысли о стрижках? Может быть, я невиннаяплемянница заведующего мужским залом какой-нибудь провинциальнойпарикмахерской?) Я все смотрела и смотрела на этот затылок – бессмысленнодолго, как смотрят на дождь. И лишь когда под жесткой скобкой волосоперативника проступили контуры родимого пятна, поняла, что привыкла к темноте,что ночь перестала сопротивляться глазам.

Самое время осмотреться.

…Виталик подогнал машину вплотную к прочному основательномузабору. Наискосок от меня чернела железная дверь, ощетинившаяся видеокамерой.Неужели именно так выглядят конспиративные особняки следственного управления? Яприоткрыла дверцу машины.

– Вам же сказано было – сидеть, пока за вами не придут,– едва слышно пробубнил оперативник. Очевидно, он стеснялся своего голоса,несерьезно-тонкого для такого внушительного затылка. – Закройте дверь.

Пришлось повиноваться. Но на секунду, перед тем какзахлопнуть дверцу, я услышала лай и басовитое поскуливание за забором.

Собаки. Только этого не хватало. Я поймала себя на том, чтосоставляю перечень пород собак. Самыми симпатичными мне казались ризеншнауцеры.Интересно, любила ли я ризеншнауцеров, когда была собой?.. И вообще, существуетли кто-то, кого я любила? Эта мысль вдруг пронзила меня острой горечью; нет,черт возьми, лучше думать о собаках.

…Когда я дошла до ирландского сеттера, появился капитанЛапицкий.

– Идемте, – сказал он и придержал меня за локоть,помогая выбраться из машины.

Спустя несколько секунд мы уже были возле железной двери.Мутный зрачок видеокамеры следил за нами – я физически ощущала этобесцеремонное разглядывание. Неожиданно я почувствовала, что покрываюсьиспариной, – этот механический оценивающий взгляд был странно знаком мне.Гораздо более знаком, чем глаза всех тех, кто общался со мной в последнеевремя… Как будто он сопутствовал мне всю жизнь в самых разных местах. Я дажезажмурилась от близости разгадки: стоит только напрячь позвоночник, вытянутьшею – и шрамы на ключицах вытянутся в тонкую линию и я обязательно что-товспомню…