Нет, черт возьми, нет. Я свернула не в тот проход, илабиринт закончился тупиком. Да и наваждение видеокамеры исчезло, не успевукрепиться в сознании.

– Нет, нет, я не могу вспомнить..

– Что – «вспомнить»? – Капитан странно оживился. –Что-то кажется вам знакомым?

– Не знаю… Нет.

– Звоните, – почти приказал мне капитан, подбородкомуказывая на кнопку звонка.

Я подняла руку и сильно надавила на черную блестящуюпуговицу. Автоматически щелкнул засов. Капитан галантно толкнул дверь, онаприоткрылась В образовавшуюся щель я увидела, как какая-то женщина в старомпуховике загоняет в дом двух собак.

Кажется, это были ротвейлеры… Когда несколько минут назад яперебирала породы, я даже не вспомнила о них. Теперь это показалось мне странным,я вдруг почувствовала, что именно эту злобную, в рыжих подпалинах породу должнабыла вспомнить прежде всего. Но почему, почему, Господи?..

И снова пот заструился по моему заиндевевшему отпредчувствия позвоночнику, и я почувствовала такую слабость в коленях, чтоуцепилась за руку капитана.

– Вам плохо? – спросил у меня капитан. Но теперь в егоголосе не было и следа участия. Он изучал, препарировал мои реакции; болеетого, он находил их вполне естественными, он как будто ждал их. Это ожиданиепредполагало знание. Знание, которого я была напрочь лишена.

Нельзя давать ему повод торжествовать.

– Зачем вы приносили мне тогда фотографию Цыбульского?– совершенно невпопад спросила я, только для того, чтобы не молчать, только длятого, чтобы не слышать приглушенного неистового лая собак в доме.

– А мне он вообще очень симпатичен. Белый шарф, очки,настоящий интеллектуал в настоящем времени. Вам нравятся шестидесятые?

Я пожала плечами.

– Но актера-то помните?

Я повернулась к нему, переступила с пяток на носки, стояпрямо в середине расчищенной от снега дорожки:

– Капитан. Я не помню, а знаю. В этом вся разница. Язнаю многое, но не помню ничего…

– А мне нравится этот поляк, – Лапицкий пропустил моеоткровение мимо ушей. – Он стильно играл работников моей профессии и всегдасправлялся с такими дамочками, как вы.

Кто бы мог подумать, что милицейские дуболомы апеллируют кслову «стильно» и у них тоже есть маленькие сентиментальные слабости…

– Не называйте меня дамочкой.

– Могу называть девушкой, но это предполагает болееблизкое знакомство и совсем другие обстоятельства встречи.

– Я вас ненавижу, – устало сказала я.

– Радостное совпадение наших чувств. Можно хоть сейчаспод венец, – не остался в долгу капитан.

Мы поднялись по ступенькам крыльца, и Лапицкий толкнул дверь.Она с трудом поддалась и открылась только наполовину. Лай собак сталневыносимым. Капитан протиснулся первым и уже из-за двери сказал мне:

– Смелее!

Я последовала за ним и у самого порога наткнулась на что-томягкое, лежащее на полу. Это было так неожиданно, что я не смогла удержаться наногах и оказалась в комнате на полу, больно ушибившись коленкой. Впрочем, ятотчас же забыла о боли, – возле двери лежало неестественно скорчившееся телочеловека. Оно и загораживало проход в дом. Я не успела ничего сообразить, когдапрямо надо мной раздался спокойный голос капитана:

– Не ушиблись? Вставайте.

Нет, это не было телом, скорее – большая, почти вчеловеческий рост, небрежно собранная тряпичная кукла. Она вдруг странноиспугала меня, внушила почти мистический ужас. Сидя на полу и держась заушибленное колено, я не могла оторвать взгляда от плохо простроченного шва,делившего ее голову на две части.

– Что это? – одними губами спросила я. Никто не ответилмне, хотя в комнате, кроме капитана, еще были люди: шофер Виталик и женщина врасстегнутом пуховике, – именно она загоняла собак… Женщина сидела в глубокомкресле, закинув ногу на ногу, и со жгучим любопытством наблюдала за мной… Потомхмыкнула, тряхнула крашенными перекисью волосами и достала из кармана мятуюпачку сигарет.

Сейчас она закурит. От этого вдруг разболелась голова. Яопустилась на пол и обхватила виски руками. Вставать мне не хотелось. Я даже незнала, сколько времени прошло.

– Иди помоги мне поднять ее, – властно сказал капитанВиталику.

Шофер беспрекословно подчинился. Вдвоем они попыталисьоторвать меня от пола, за который я цеплялась, как за последнюю надежду. Еслибы у меня хватило сил, я бы забилась в какую-нибудь щель и пролежала бы там доконца времен. Лицом вниз и с тонкими горячими иглами в шейных позвонках…

– Ты смотри, упирается, – ленивым кошачьим голосомпромурлыкал Виталик, – а тяжелая какая, кто бы мог подумать… Никогда не будуносить ее на руках, если женюсь…

– Заткнись и делай свое дело, – процедил капитан.

– Да какие у меня дела, – не унимался Виталик. – Делову меня, как у барабанщика в струнном оркестре.

Когда они поставили меня на ноги, я почти теряла сознание.Только узкое тело шофера, обвившее мой позвоночник, как плеть, не давало мнеуйти в блаженный мир небытия окончательно. И я вдруг доверилась этому телу,решила положиться на него – и сразу же почувствовала себя в безопасности.Знакомое ощущение, которое я тщетно пыталась вспомнить, – видимо, раньше, когдая была собой, я только то и делала, что полагалась на чужие тела…

Но ощущение безопасности сразу же прошло, стоило толькоВиталику повернуть меня лицом к капитану Лапицкому. Теперь я видела не толькосамого капитана, но и всю комнату. Отличная, основательно и со вкусомподобранная обстановка не могла сбить меня с толку – в этом доме уже давноникто не жил. Это было заметно по многим приметам, они сразу же бросались вглаза: пыль с палец толщиной на всех предметах, неряшливый, запущенный пол,безвольно висящие на противоположной стене винтовки… Вещи опускаются иперестают за собой следить, когда их лишают хозяев… Впрочем, это не относилоськ винтовкам на стене. Только они казались здесь на месте, как будто толькосегодня были специально принесены в дом.

Может быть, именно для меня.

Капитан Лапицкий сидел на столе и вертел в руках маленькийпистолет.

– Это «браунинг», – пояснил капитан, перехватив мойвзгляд. – Разбираетесь в оружии?

– Нет.

– Хорошая штука. Можно хранить в дамском концертномридикюле. Бьет поточнее «Макарова»…

– Именно, – подтвердил Виталик. – «Макаров» – это лажа.Я бы вообще всех «Макаровых» оптом отправил на Берег Слоновой Кости в качествепламенного пролетарского привета аборигенам. Пусть из них кокосы сшибают…

Капитан поморщился. Видимо, Виталик портил ему всю игру.