Космос не без труда стащил с себя рубашку, джинсы исовершенно без сил рухнул на диван.

– Господи, Космос, но зачем же такие сложности? – изумленнозадрал брови отец. – Сказал бы мне, ну, неужели я бы не дал?

Космос едва заметно усмехнулся и, уже закрывая глаза,пробормотал:

– Ты что, пап? Да разве бы он взял?

Юрий Ростиславович на миг задумался, вспоминая Сашу. Да,пожалуй, сын был прав – такой бы не взял. Он нагнулся, поднимая с поларазбросанную одежду – от нее отвратительно

разило сырым мясом. Распрямившись, он повернулся к сыну ипожал плечами.

– Ну, все равно, можно было бы…

Вдруг Юрий Ростиславович осекся на полуслове – его Космос,уткнувшись носом в согнутую в локте руку, спал.

Неслышно ступая, отец вышел из комнаты и понес грязнуюодежду в ванную. На его губах играла полуулыбка – он был горд за сына.

Оставался последний выпускной экзамен – история собществоведением. Особых трудностей он не вызывал. Все, что требовалось отвыпускников – это, вне зависимости от вопросов билета, половчее свернуть кперестройке и гласности, а там уже смело можно было нести все, что угодно!Главное – не отклоняться при этом от генерального курса Партии.

Накануне экзамена Саша вернулся с консультации и с порогауслыхал чьи-то голоса. У них были гости!

Он разулся и прошел в большую комнату. На диване сиделисовершенно незнакомые мужчина и женщина. Напротив них на шатком стульчикепристроилась мама. Головы гостей как по команде повернулись к Саше.

– Батюшки! Сашечка, как же ты вырос! – приторно-сладкимголоском пропела женщина. – А на Колю-то нашего как стал похож! Скажи, Миш…

– Похож, похож… – пробасил, поднимаясь с дивана, мужчина. –Ну, здравствуй, Николаич…

Саша пожал протянутую ему руку – твердую и шершавую, словновыструганную из доски. Он уже догадался – гости, видимо, были какой-то роднейотца. Его догадку подтвердила мама.

– Саня, дядя Миша – двоюродный брат твоего папы, а тетя Зоя– его жена. Они едут в отпуск, в Ялту, в Москве проездом… Вот, заглянули к нам…Ну что, перекусить с дороги? – это мама предложила уже гостям.

– Что ты, Танечка, что ты! – испуганно всплеснула рукамитетя Зоя и защебетала озабоченной скороговоркой: – Столько дел, что ты! У насже сегодня вечером поезд, некогда нам у тебя рассиживаться, что ты, милая!Значит так, Танюш: «Ядран», «Лейпциг» и «Ванда» – обязательно! Ну и еще куда –это уж как успеем, там видно будет! В ГУМ, может быть… Мишку брать не будем, отнего толку никакого. Давай, Танюш, давай! Собирайся скоренько и поедем!

– Ну, может, хоть чаю попьете? – робко улыбнулась мама. –Как же так – с пустым желудком?

– Некогда, Танечка! – взмолилась тетя Зоя. – Говорю же –поезд вечером! Там где-нибудь перекусим…

– Ну, ладно, – пожала плечами мать и повернулась к сыну. –Саня, накорми, пожалуйста, дядю Мишу, ну и вообще – будь за хозяина…

Через пару минут женщины ушли, мужчины остались одни. Гостьзадал несколько обычных вопросов – об учебе, о планах на будущее. Саша ответил,но дядя Миша слушал его рассеянно, вполуха. Короче, разговор не клеился. Отпредложения пообедать гость тоже отказался и следом, слегка помявшись, сказал:

– Тебе, Саш, наверное, заниматься надо? Пойду-ка я, пожалуй,прогуляюсь… – и неожиданно добавил: – У вас гастроном далеко?

– Нет, на улицу выйдете и налево, – объяснил Саша. – А там –через три дома.

Дядя Миша деловито кивнул, накинул пиджак и ушел.

Вернулся он быстро – не прошло, наверное, и получаса –заметно повеселевшим и каким-то возбужденным.

Внутренний карман его пиджака заметно оттопыривался.

– Ну что, Сашок, вот теперь можно и за стол! – радостнопровозгласил дядя Миша, извлекая из кармана бутылку коньяка.

От супа, впрочем, гость отказался, не прельстили его идомашние котлеты с макаронами. Он попросил нарезать колбаски, хлеба и лука –больше ему ничего не требовалось. Хрустальную рюмку, принесенную из серванта,он тоже проигнорировал. Пришлось Саше доставать из мойки обычный стакан.

– А себе? – спросил дядя Миша.

– Нет, что вы, я не буду, – помотал головой Саша. – У меняже экзамен завтра…

– Ну да, ну да, конечно… – легко согласился гость и плеснулсебе сразу полстакана бурой жидкости.

– Ну, Сашок, за твои экзамены! – бодро провозгласил тостдядя Миша и, в мгновение ока опрокинув в себя стакан, аппетитно захрустеллуковицей.

Через минуту-другую глаза его заблестели, он оживился ещебольше, без труда нашлась и тема для разговора.

– Что тезка-то мой творит, а? Что со страной делает! Ажстрашно становится… – с жаром начал гость.

– Вы это про перестройку? – не сразу понял Саша.

– Про какую на хрен перестройку! – отмахнулся мужчина. –Клал я на эту перестройку с прибором, ясно? Я про алкогольную кампанию! Ведьчто творит – жить невозможно стало! У вас вот хоть коньяк купить можно, а у насв Тюмени, веришь, – вообще шаром покати! Какую только дрянь мужики не пьют!

Тема бестолковой антиалкогольной кампании, проводимой новыммолодым Генсеком, похоже, беспокоила дядю Мишу самым что ни на есть серьезнымобразом. Об этом он говорил долго и пылко, не забывая, впрочем, время отвремени заглатывать очередную дозу коньяка.

Минут десять он посвятил недопустимым перегибам на местах,потом довольно подробно осветил исторический аспект проблемы, приводя вкачестве иллюстраций основных тезисов многочисленные случаи из своей жизни и изжизни своих родных.

После этого дядя Миша настолько вошел в раж, что сразуперешел к личности Генерального секретаря и его ближних. Эпитеты, которымигость из Тюмени расписал главного архитектора перестройки, его мать и егобабушку были и эмоционально ярки, и необычайно живописны.

Примечательным было то, что среди всего этого словесногофейерверка не было ни единого выражения из нормативной лексики. Саша,зачарованно слушавший пламенную речь своего родственника, не раз невольновспоминал учительницу словесности Варвару Никитичну, не устававшую напоминатьсвоим питомцам о бесконечном разнообразии «великого и могучего».