Сногсшибательно, пробормотал Лучников, к чему же такая,схима?

Он посмотрел на милый овал ее лица, на высокую шею в беломворотничке, и в самом деле некая монашеская свежесть… Он был взволнован –что-то от Старой России чувствовалось в этой американочке, что-то от техбарышень и от «неба в алмазах…»

– Сколько вам лет, Кристина? – спросил он.

– Тридцать один год.

– А Памеле?

– Двадцать два.

«Жена на три года старше Антошки…» – подумал он.

Вдруг в конце галереи появилась незнакомая фигура. Лучниковбыстро вынул свой маленький пистолет из подмышечной кобуры. Человек сделалуспокаивающий жест ладонью, поставил на пол какой-то ящичек, вытянултелескопическую антенну и нажал кнопку. Высветился экран Ти-Ви-Мига. Человекмедленно удалился.

– Что это значит? – испуганно проговорилаКристина.

– Всё шутят, – зло усмехнулся Лучников. Пистолетвернулся на свое привычное место.

Послышался вкрадчивый шепот телесоглядатая:

– Если кто-нибудь не спит, есть возможностьприкоснуться к тайнам великих мира сего. Вопросы потом, господа. Сейчасвнимание. Сюжет отснят двадцать минут назад.

На экране появился мыс Херсонес, темная громада Владимирскогособора, окруженная разбросанными по холмам античными руинами: столбикимраморных колонн, куски капителей и мозаика мерцали под колеблющимися огнямиСевастопольского порта.

К собору медленно подкатил бесшумный «руссо-балт». Из неговышла женщина. Белое платье, обнаженные загорелые плечи. За ней вылезладолговязая сухопарая фигура. Пожилой господин. Двое тихо пошли ко входу всобор, и двери перед ними открылись с тяжелым скрипом. В соборе горелинесколько свечей, своды и боковые приделы были во мраке, но виден был массивныйгроб, стоящий перед клиросом. Тело графа Новосильцева. Затем съемка пошла сдругой точки, кощунственный оператор пробрался не иначе, как за алтарь. Высокийстарик остался стоять в дверях. Женщина приближалась. Через несколько секундЛучников узнал Таню, увидел ее близко над гробом со свечой в руке над головойсвоего друга. Сверхчувствительная оптика выхватила из мрака ее усталое и почтизлое в свете свечи лицо. Оно долго держалось на экране, и злость покидала его,оставалась только усталость.

Он смотрел и смотрел на это лицо.

– Вы прощаетесь с ней? – услышал он издали голосКристины.

Тогда он выключил подлый ящик.

У Марлена Михайловича в Симферополе появился новый друг –хозяин гастрономической лавки господин Меркатор, толстобрюхий оптимист,совершенно неопределенной национальности, ведущий, однако, свою родословнуюнепосредственно от Меркаторовой карты.

Марлен Михайлович любил заходить под полосатые тенты этогозаведения на Синопском бульваре, оказываться в уютном прохладном миркечудесного изобилия. Небольшое предприятие было заполнено такими прелестями,каких и в спецбуфетах, и в «кремлевках» на ул. Грановского не сыщешь. Приятенбыл и размер магазина, непохожего на гигантские супермаркеты, тоже забитые подсамый потолок «дефицитом», но все-таки чем-то неуловимым напоминающиераспределительную систему Московии. В самом деле, ведь эти гигантскиесупермаркеты, должно быть, и есть то, что простой советский гражданинвоображает при слове «коммунизм», осуществление вековечной мечты человечества.

В лавке господина Меркатора никаким коммунизмом уж никак непахло, здесь преобладал особенный дух процветающего старого капитализма – смесьзапахов отличнейших Табаков, пряностей, чая, ветчин и сыров. Цены господин Меркаторпредлагал тоже весьма привлекательные, умеренные, а после того, как они сошлисьс Марленом Михайловичем, цены эти для месье Кузенко превратились в чистейшийсимвол.

Марлен Михайлович, между нами говоря, обратился ксамоснабжению из чистейшей экономии. Совсем не трудно было рассчитать, что вмагазинах еда стоила в три раза дешевле, чем в ресторанах. Служащие ИПИполучали по советским меркам высокие оклады в валюте, а «генконсулътант»Кузенков по высочайшей мерке, на уровне директора ИПИ, то есть посла, но тем неменее все работники «института» старались сберечь «белые рубли» для болеекапитальных приобретений, чем быстро исчезающая еда. Сколько всего надо былопривезти в Москву – для жены, для детей, для родственников, голова шла кругом.

Господин Меркатор бегло, хотя и безграмотно, говорящий,почитай, на двадцати языках, включая даже иврит, сразу распознал в Кузенковесоветского человека и предложил ему чашечку кофе. Через несколько дней онувидел Марлена Михайловича на экране телевизора и очень возгордился, что такаяважная персона стала его «кастомером», то есть постоянным клиентом. Ему оченьльстило, что Марлей Михайлович удостаивает его беседами, да не толькоудостаивает, но даже и как-то особенным образом интересуется, словно желаетчто-то из этих бесед почерпнуть. Когда в лавке появлялся Кузенков, господинМеркатор оставлял торговлю двум молодым подручным, с достоинством распоряжалсянасчет «чашечки кофе» и приглашал гостя в свой кабинет, в мягкие кожаныекресла, в прохладу, где они иной раз беседовали чуть ли не по часу, а то ибольше.

– Любопытно, господин Меркатор, – с партийнымприщуром спрашивал Марлен Михайлович, – вот вы, предприниматель-одиночка,тоже являетесь сторонником Общей Судьбы?

Господин Меркатор поднимал брови, разводил руками, потомприжимал ладони к груди. Месье Кузенко может не сомневаться: как и все мыслящиелюди (а я себя к таким имею смелость причислять, бизнес – это только часть моейжизни), он, Владко Меркатор, конечно же, горячий сторонник идеи Общей Судьбы ибудет голосовать за ее кандидатов.

Однако отдает ли себе отчет господин Меркатор в том, чтопобеда СОСа на выборах может привести не к формальному, а к фактическомуслиянию Крыма с СССР?

– Ах, Марлен Михайлович, – вы разрешите мне вастак называть? – Трудно поверить в то, что такое великое событие произойдетпри жизни нашего поколения, но если оно произойдет – это будет поистинеэксайтмент – стать свидетелем исторического перелома, такое выпадает на долю некаждому. Как вы сказали, месье Кузенко? Блажен, кто посетил сей мир в егоминуты роковые? Разрешите записать? Александр Блок?