Не соответствовало логике классовой борьбы лишь настроениедвадцатидвухлетнего лейтенанта Ричарда Бейли-Лэнда, сменного командира одной избашен главного калибра на линейном корабле «Ливерпуль»: он был слегка спохмелья. Вооружившись карабином, офицерик заставил своих пушкарей остаться вбашне; больше того, развернул башню в сторону наступающих колонн и открыл поним залповый огонь гигантскими шестнадцатидюймовыми снарядами. Прицельностьстрельбы не играла роли: снаряды ломали лед, передовые колонны тонули в ледянойводе, задние смешались, началась паника. Все это можно было наблюдать снабережной Альма-Тархана даже в не очень сильные бинокли, а порой иневооруженным глазом. Стучали телеграфные аппараты по всему Крыму: английскийфлот отражает наступление красных! Неожиданный шквал вдохновения охватил белуюармию. С аэродрома в Сары-Булате тройками стали подниматься дряхлые «фарманы»,«ньюпоры» и «витязи» с радужными кругами на крыльях. Они сбрасывали на ледвзрывные пакеты. Главнокомандующий барон Врангель отдал приказ всем войскамвыйти на северные берега, и впервые за целый месяц полки подчинились.Дроздовская дивизия выдвинулась на северные рубежи. Даже шкуровские «волчьисотни» оставили до поры увлекательную резню с татарами в теплых ущельях ипоскакали в морозные степи. Даже остатки русского военного флота в Балаклавскойбухте после череды митингов стали разводил пары и поднимать андреевские флаги.Английские экипажи вернулись на боевые посты. Престраннейшим образом классовоесознание стало уступать место соблазну военной победы. Впрочем, британское правительствоне простило мятежников, и большинство матросов после окончания войны предпочлоосесть на крымской земле, чем подвергнуться страшным морским penetentiary втрадициях Владычицы Mopей. Так и образовались северо-крымские английскиепоселения, сродни австралийским колониям беглых каторжников.

Красные войска в первые сутки разлома льда понесличудовищные потери. Марлен Михайлович вспомнил, как нервы у него сдали, как онне выдержал и разрыдался, читая списки жертв в рядах героической Второй КоннойАрмии, Инзенских и Симбирских пехотных дивизий, броневых батальонов и коннойартиллерии, Дрались красные отчаянно, старались найти другие пути к крымскимберегам, но Чонгар замерз только в горловине, западнее и восточнее была вода.Красноармейцы цеплялись за песчаные банки и гибли среди ледяного месиватысячами и тысячами. Добровольческая же армия возрождалась на глазах. Горячиеголовы стали уже призывать к новому походу на Белокаменную. Благоразумие,однако, победило. Остров отбил атаку и ощетинился. Через несколько дней подулмощный юго-восточный ветер. В Чонгарском проливе разбушевался шторм. Героябитвы лейтенанта Бейли-Лэнда нашли в офицерском клубе Сары-Булата. Двое сутокподряд он играл в канасту с русскими летчиками.

Марлен Михайлович подолгу рассматривал фотопортретлейтенанта. Оттопыренные уши, надменно-придурковатый взгляд, зализанный пробор.Ретушь, должно быть, скрыла прыщи, но они явно предполагались. На снимке он нетянул на свои двадцать два, что-то возле совершеннолетия, эдакийгимназист-переросток. Какой-то, естественно, отпрыск, какой-то захудалойаристократии, потомственный royal navy. Какая чудовищная нелепость – паршивыймальчишка прервал мощный симфонический ход истории! Марлена Михайловичапочему-то совершенно возмущало, что Дик Бейли-Лэнд в последующие за победойинтервью настойчиво отклонял всяческие восхваления, дифирамбы, всевозможные«пращи Давида» и собственный героизм. «Мне просто было любопытно, чтополучится, – говорил он газетчикам. – Клянусь, господа, у меня и вмыслях не было защищать Крым или русскую империю, конституцию, демократию, кактам еще, уверяю, мне просто была любопытна сама ситуация – лед, наступление,главный калибр, бунт на корабле, очень было все забавно. Пожалуй, меня большевсего интересовала эффективность главного калибра в такой, согласитесь,уморительной ситуации». Здесь он обычно начинал сморкаться в платок свензелями, и газетчики, захлебываясь от восторга, шпарили целые периоды о«британском юморе», но от «пращи Давида» все равно не отказались.

Как? возмущался Марлен Михайлович. Даже без всякогоклассового сознания, без ненависти к победоносным массам, а только лишь изчистого любопытства гнусный аристократишка отвернул исторический процесс,просто моча ему в голову ударила. Да нет же, ерничает, просто снобистскоевыламывание, а в глубине-то души несомненно понимал, что победа шахтеровДонбасса и питерских металлургов грозит его эссекским лаунам. Так убеждал себяМарлен Михайлович, но сам-то, глядя на фото лейтенанта, в глубине души несомневался, что, вот именно, ноль ненависти, ноль классового сознания, а просто«любопытно, что получится».

Думая сейчас о Дне Лейтенанта, Марлен Михайлович перебирал вуме и другие свои заковыки, тупики истории, в коих марксистская теория теряласвою основополагающую.

Бывали временами и внутренние содрогания, когда музыкареволюции начинала казаться какофонией, куда если и долетают звуки подлинноймузыки, то лишь случайно, и звуки эти, знаки жертвенности, мечты, любви, тут жетонут в тоскливом бреду основополагающей партитуры.

Марлен Михайлович вздрогнул, отгоняя кощунственные мысли,стал перелистывать шифровки, переписку с «Видным лицом», справки, выписки,инструкции, потом вдруг всю эту дрянь отмахнул от себя, вздохнул тяжко, нокак-то и освобожденно, как бы тяжесть эту с себя снимая, заплакал и предалсясвоему сокровенному и нежному – любви к Крыму.

Я люблю этот Остров, память о Старой России и мечту о Новой,эту богатую и беспутную демократию, порты скалистого Юга, открытые на весь мир,энергию исторически обреченного русского капитализма, девчонок и богему Ялты,архитектурное буйство Симфи, тучные стада восточных пастбищ и грандиозныепшеничные поля Запада, чудо индустриальной Арабатской зоны, сам контур этогоОстрова, похожий на морского кота. Я столько лет отдал этому чуду натуры иистории, и неужели все это может пропасть по велению какого-нибудь«Пренеприятнейшего», вопреки всем смыслам и против выгоды всей нашей страны,даже без определенного мнения руководства? О, Боже, я не переживу этого, о,Боже, я должен этому помешать! Так даже адресом к Господу думал «генеральныйконсультант по вопросам зоны Восточного Средиземноморья» Марлен МихайловичКузенков.

Однако пора было собираться в «командировку». Отплакавшись,Марлен Михайлович приступил к выполнению директивы. Вызвал машину из ИПИ,положил в атташе-кейс пижаму и умывальные принадлежности и отправился кестественному союзнику, зачерпнуть живой воды из кладезя классового сознанияАрабатской индустриальной зоны.

По дороге, глядя с фриуэя на фермы богатых немцев (весьостров умудряются, черти, снабжать чудеснейшими молочными продуктами, а сыры иветчину еще экспортируют в Европу), Марлен Михайлович обдумывал докладную«Видному», какую дозу демагогии запустить и что себе позволить всерьез, думалуже и о речи перед членами Общества Дружбы и как бы увильнуть от«коммунистов-нефтяников»; словом, весь уже был на службе, вне сомнений итревог.