Я села на край кровати, зажав руки между ног, а он, покопавшись, извлек две коробки. Они были завернуты в коричневую бумагу и выглядели красиво и аккуратно, как одежда, которую он гладил. Коробочку поменьше он протянул мне, а сам встал на колени, сказав:

– Вот.

Я улыбнулась, медленно разорвала бумагу и достала подарок, обратив внимание на напечатанное сверху название. Рот у меня округлился.

– Это раз ты тянешь с покупкой, – объяснил он, когда я открыла коробку, убрала папиросную бумагу и достала ботильоны без шнуровки, отороченные сверху флисом. – Теперь у тебя не будут мерзнуть пальцы всякий раз, когда выходишь из дома.

Я прижала сапожки к груди.

– Они замечательные! Спасибо!

– А ты примерь.

Он взял мою ступню и поднял. Я молча протянула сапожок, наблюдая за тем, как он надел его и чуть повернул, чтобы села пятка.

– Ну как, хорошо?

Я кивнула – сердце уже барабанило в горле, – а он тем временем надел другой. Я пошевелила пальцами, проверяя, есть ли место в носке, хотя сосредоточиться было сложно: мои мысли занимал только он, стоявший передо мной на коленях.

– Идеально. Спасибо большое! Мне очень нравится, – выдохнула я, одаривая его еще одной улыбкой.

Он протянул руку и передал мне вторую коробку.

– Ну зачем? Не стоило, – сказала я, уже беря ее.

– Тут лишь то, что тебе нужно, – объяснил он.

Улыбаясь, я разорвала бумагу, затем скотч, крепивший крышку, и открыла коробку: внутри лежало что-то мандаринового цвета. Это был пуховик. А бренд – один из самых дорогих, представленных в нашем магазине.

– Здесь треть года – зима, а ты вечно дрожишь, когда прибегаешь, потому что твоя куртка слишком тонкая, – тихо сказал он. – Если предпочитаешь что-то другое, можем вернуть.

Я отложила пуховик в сторону.

И набросилась на него.

В буквальном смысле.

Мои руки так стремительно обвились вокруг его шеи, что он растерялся, но уже в следующее мгновение пришел в себя. Я прижималась щекой к его щеке, а ногами обхватила его бедра. Он по-прежнему стоял на коленях, а я его обнимала – так же крепко, как обнимал меня он, когда увидел рамки с фотографиями.

Пуховик – не бриллиантовый браслет или рубиновое ожерелье. Не дорогая сумочка, выбранная не глядя – просто потому, что она дорого стоит. Не новый ноутбук, который мне не нужен, потому что моему – всего год.

Он подарил вещи, которые были мне нужны! Он знал, что они мне нужны. Он хотел, чтобы мне было тепло, потому что беспокоился об этом.

Это были два самых продуманных подарка в моей жизни!

– И к чему такие крепкие объятия, а? – спросил он мне в щеку, обнимая меня за спину и удерживая на весу, а сам тем временем опустился на пятки, точно находиться в подобной позе для нас было делом привычным. – Ты расстроилась?

В глазах у меня стояли слезы – они капали ему на шею и на воротник свитера.

– Я растрогалась, потому что ты такой милый… Это ты виноват!

Он стиснул меня чуть крепче:

– Я виноват?

– Да.

Я чуть отстранилась, вгляделась в его скульптурные черты, брови, очаровательный подбородок – и поцеловала его.

Только теперь это было не легкое прикосновение, наполнявшее душу сладостью, – я поцеловала его со страстью.

Роудс застонал, отвечая на поцелуй: мы впервые целовались по-настоящему. Губы у него были именно такими мягкими и идеальными, как мне запомнилось, и едва ли на свете был рот лучше, чем у него. Склонив голову набок, Роудс целовал меня нежно и не спеша. И вместе с тем упоительно. Он не торопился, его теплые губы пощипывали мою нижнюю губу, посасывали кончик моего языка и начинали все заново. Руки гладили меня по спине, прижимая к себе и одновременно касаясь везде.

Никакой неловкости! Никаких сомнений! Его руки двигались так, точно уже знали мое тело.

Мы все целовались. Его большая рука скользнула мне под свитер и, растопырив пальцы, двинулась вверх по спине. Я сделала то же самое: запустила руку ему под одежду, ощутив ладонью литые мышцы и ребра и вызвав легкий ответный стон, который проигнорировала, потому что в обозримом будущем ничто на свете не смогло бы оторвать меня от его губ.

И никогда, если на то пошло.

Я знала, что Роудс заботился обо мне – это было ясно как день, – и отчасти думала, что он, пожалуй, немного в меня влюблен. Он по-своему проявлял заботу. Обучал меня полезным навыкам. Старался проводить со мной время. Не скрывал своего заботливого отношения в присутствии других. Поддерживал. Переживал за меня.

И если это не была любовь, то мне все равно хватило бы такого отношения до конца моих дней.

Но сейчас, в этой комнате, гладя его теплую кожу, эти упругие мышцы… получив два самых практичных и чудных подарка, о которых только можно было мечтать, я не хотела просить о большем. Это большее у меня уже было!

В отличие от моего бывшего, он бы не стал мной манипулировать и меня использовать. Ему нравилось быть со мной, потому что нравилась я.

Он просто делал меня счастливой. Его едва уловимые улыбки, его прикосновения и даже хрипловатый командный голос – все в нем было мне так дорого!

Он делал меня счастливой. И я решила, что готова. Более чем.

И я прошептала ему эти самые слова, когда его мозолистая ладонь пробралась мне под свитер так глубоко, что кончики пальцев коснулись нежного местечка между плечами.

Роудс зарычал и, отстранив меня ровно настолько, чтобы взглянуть прямо в глаза, произнес с тем свирепо-серьезным выражением, которое было памятно мне с нашей первой встречи:

– Тогда держись.

И он поцеловал меня снова – не спеша, глубоко и упоительно. Не переспрашивая, уверена ли я. Не колеблясь. Еще раз показывая, что доверяет моим чувствам и желаниям.

Я даже не догадывалась о том, что поцелуй может быть настолько сладостным.

– Хочу увидеть тебя. Можно? – спросил он хрипловатым, напряженным голосом.

Моя рука скользнула по его спине, стараясь дотянуться как можно дальше. Кожа у него была гладкой.

– Можно, и не только это.

Он гортанно рыкнул. Взявшись другой рукой за край моего свитера, потянул его вверх и стянул через голову. Его губы тотчас переместились на мою шею, и я, чей рот разом лишился его поцелуев и покусываний, тотчас теснее прижалась бедрами к его бедрам.

К его твердому-твердому члену.

Я уже ощущала его присутствие – дремлющего или отчасти дремлющего в джинсах и спортивных штанах, когда Роудс обнимал меня, но никогда – настолько ощутимо. Готового. Ожидающего. Совершенно проснувшегося и возбужденного.

Мы шли к этому так долго! Не торопясь, шаг за шагом…

Ему точно было не все равно. Я прижималась к нему, а он, постанывая, ласкал языком местечко между моей шеей и ключицей, отчего я заскулила. Потом он на мгновение