***

Из-за тумана темнота спускается на Френч-Лэндинг необычнорано, где-то в половине седьмого. Окутанные им желтые фонари «Центра Макстонапо уходу за престарелыми» напоминают огни круизного лайнера, дрейфующего вморе. В крыле «Маргаритка», где живут милейшая Элис Уитерс и куда менее милыйЧарльз Бернсайд, за столом дежурного сидит широкоплечая крашеная блондинка ВераХатчисон (Пит Уэкслер и Батч Йеркса, закончив смену, разошлись по домам). Передней — книга кроссвордов. Сейчас она раздумывает над атрибутом интерьера извосьми букв, первая буква Ш, четвертая — О. Она терпеть не может такие длинныеслова.

Со скрипом открывается дверь мужского туалета. Она поднимаетголову и видит выходящего оттуда Чарльза Бернсайда, в синем халате и пареворсистых шлепанцев в желто-черную полоску, похожих на огромных шмелей.Шлепанцы она узнает сразу.

— Чарли? — Вера кладет карандаш в книгу кроссвордов изакрывает ее.

Чарли продолжает идти, челюсть отвисла, по подбородку течетструйка слюны. Но на лице неприятная ухмылка, которая Вере очень не нравится.Этот старикан, возможно, растерял почти все свои мозги, но те, что остались,очень злобные.

Она знает, что иногда Чарли действительно не слышит, когдаона к нему обращается (или не понимает ее), но уверена, что бывает и другое: онпросто прикидывается, что не слышит и не понимает. И она почти навернякауверена, что сегодня — тот самый случай.

— Чарли, ты зачем надел шлепанцы Элмера? Ты знаешь, что ихподарила ему его правнучка.

Старик, Берни — для нас, Чарли — для Веры, продолжаетволочить ноги в направлении M18. И наверное, доберется до своей комнаты, есликуда-нибудь не свернет.

— Чарли, остановись.

Чарли останавливается. Стоит в коридоре «Маргаритки», словновыключенная машина. Челюсть отвисает еще больше.

Слюна отрывается от подбородка, и на линолеуме, междушлепанцами-шмелями, появляется мокрое пятнышко.

Вера встает из-за стола, подходит к Чарли, приседает рядом.

Если бы она знала то, что известно нам, то дважды подумала,подставляя незащищенную шею под эти болтающиеся руки, скрюченные артритом, ноеще очень сильные. Разумеется, она ничего не знает.

Вера берется за левый шлепанец:

— Подними ногу.

Чарльз Бернсайд поднимает правую ногу.

— Перестань издеваться надо мной, — рявкает Вера. — Другую.

Берни чуть-чуть приподнимает левую ногу, чтобы Вера могластащить с нее шлепанец.

— А теперь правую.

Незаметно для Веры, которая смотрит на его стопы, Бернивытаскивает из ширинки пенис и делает вид, что писает на затылок Веры. Егоухмылка становится шире. При этом он поднимает правую ногу, и Вера с неестаскивает второй шлепанец. Когда она отрывает глаза от пола, сморщенный«крантик» Берни уже убран.

Он подумывал окрестить ее мочой, действительно подумывал, нов этот вечер он и так много чего успел. Еще одно маленькое дельце, и можноотправляться в мир снов. Он — старый монстр. Ему требуется отдых.

— А теперь скажи мне, — продолжает Вера, — почему одиншлепанец грязнее другого? — Нет ответа. Собственно, она его и не ждет. — Ладно,красавчик. Возвращайся в свою комнату или иди в актовый зал, если хочешь. Наужин сегодня подогретый в микроволновке поп-корн и «Джелло». По телевизору —«Звуки музыки». Я позабочусь, чтобы шлепанцы вернулись к хозяину, и мы никомуне скажем, что ты их брал. Это будет наш маленький секрет. Но если возьмешь ещераз, я скажу начальству. Усек?

Берни стоит как столб, словно его эти слова не касаются… ноотвратительная ухмылка чуть растягивает губы, и в глазах мелькает искорка. Онусек, это точно.

— Шевелись. И лучше бы тебе, старый пердун, не плевать напол.

Она опять не ждет ответа, но на этот раз получает.

— Следи за своим языком, толстая сука, а не то я его вырву.

Она подается назад, словно от пощечины. Руки Бернипо-прежнему висят как плети, на лице все та же отвратительная ухмылка.

— Убирайся отсюда. Или я на тебя пожалуюсь. (Только проку отэтого не будет. Чарли — одна из дойных коров Макстона, и Вера это знает.)Чарли, волоча ноги, вновь тащится к комнате M18, теперь уже босиком. Потомвдруг поворачивается. Встречается с ней взглядом.

— Слово, которое тебе нужно, — шифоньер. Понятно? Глупаякорова.

И движется дальше по коридору. Вера стоит, где стояла, сотвисшей челюстью. О кроссворде она и думать забыла.

***

В своей комнате Берни ложится на кровать и подсовывает рукипод поясницу. Болит. Чуть позже он вызовет эту толстую суку, чтобы она принеслаему ибупрофен. Но пока надо потерпеть. Есть еще одно дельце.

— Нашел тебя, Поттер, — бормочет он. — Старина… Потей.

Берни не тряс дверные ручки (Энди Райлсбек об этом никогдане узнает). Он искал давнего знакомого, который в конце семидесятых вышиб егоиз прибыльного строительного проекта в чикагском районе Саут-Сайд, вотчине«Уайт сокз».[79]

Другими словами, в Черном городе. Туда рекой лилисьфедеральные деньги, немало перепадало и от штата Иллинойс.

Этой золотой жилы хватило бы на многие годы, но Джордж«Что-б-Он-Сдох» Поттер вышел в гонке победителем, заплатив, кому следовало, иЧарльз Бернсайд (а может, он тогда еще был Карлом Бирстоуном, за давностью летуже и не вспомнить) остался с носом.

Вот Берни все эти годы и следил за своим врагом (не самБерни, разумеется, но, как мы уже понимаем, у этого человека могущественныедрузья). Старина Потей, так звали его немногочисленные друзья в девяностыхгодах, объявил о своем банкротстве в Ла Ривьере, а большую часть того, чтоосталось, потерял на бирже. Но Берни не считал, что они квиты.

Потей заслуживал более сурового наказания, и раз уж волейслучая этого недоноска занесло во Френч-Лэндинг, следовало воспользоватьсяпредставившейся возможностью. Основная цель Берни — будоражить город, изменятьвсе к худшему — оставалась прежней, но маленькая месть Потей прекрасноукладывалась в общее русло.

Известным ему способом он прибыл в «Нельсон» (Джек знает,как это делается, Джуди Маршалл — интуитивно догадалась), потом, как летучаямышь, нашел комнату Поттера. Почувствовав за спиной Энди Райлсбека,обрадовался. Райлсбек освободил его от еще одного анонимного звонка, а Берни, надопризнать, надоело работать за полицию.