Не костяшками пальцев. Звук другой. Скорее, стучат ногтем.

Или клювом.

Она пересекает комнату в мареве бренди и наркотиков, босыеноги шагают по когда-то пушистому, а теперь лысому ковру: мать, потерявшаяединственного ребенка. Открывает дверь в туманный летний вечер и ничего невидит, потому что смотрит слишком высоко. А потом кто-то шуршит на коврике.

Кто-то, кто-то черный, смотрит на нее снизу вверх яркими,изучающими глазками. Это ворон, ворон из стихотворения Эдгара По пришел к ней вгости.

— Господи, меня глючит, — бормочет Тэнзи, пробегая пальцамипо жидким волосам.

— Господи! — повторяет ворон с коврика. Потом добавляет:

— Горг!

Если б Тэнзи спросили, она бы сказала, что не испытываланикакого страха (спасибо наркотикам и бренди), но это не так, потому что онавскрикивает и отступает на шаг.

Ворон быстренько перепрыгивает через порог на вылинявшийлиловый ковер, по-прежнему глядя на Тэнзи яркими глазками. На перьях сверкаеткаплями сконденсировавшийся туман. Он прыгает в глубь комнаты, останавливается,отряхивается. Оглядывается, как бы спрашивая: «Как я выгляжу, дорогая?»

— Уходи, — говорит Тэнзи. — Я не знаю, кто ты, существуешьли на самом деле, но…

— Горг! — настаивает ворон, потом распрямляет крылья иначинает летать по гостиной трейлера — кусочек ночной тьмы.

Тэнзи вскрикивает, закрывает лицо руками, но Горг к ней неприближается. Садится на стол, рядом с бутылкой.

Тэнзи думает: «Он просто заблудился в тумане. Возможно, онбешеный, или у него орнитоз, который разносят птицы. Надо пойти на кухню ипринести швабру. Выгнать до того, как он тут все засрет…»

Но кухня слишком далеко. В ее состоянии — за сотню миль отФренч-Лэндинга, где-нибудь в районе Колорадо-Спрингс. И возможно, ворона нетвовсе. Мысли об этом чертовом стихотворении вызвали галлюцинации, вот и все…стихотворение и потеря дочери.

Впервые боль пробивается сквозь туман, и Тэнзипередергивает: боль обжигает огнем. Она вспоминает маленькие ручки, которыеиногда обнимали ее за шею. Крики в ночи, которые будили ее. Запах детскоготельца после ванны.

— Ее звали Ирма! — кричит она галлюцинации, устроившейсяоколо бутылки. — Ирма — не гребаная Линор, что за глупое имя — Линор. Давайпоглядим, сможешь ты сказать «Ирма»?

— Ирма! — покорно каркает ворон, изумляя Тэнзи до глубиныдуши. И глаза, поблескивающие глаза словно втягивают ее в себя, как глазадревнего моряка из другого стихотворения, которое ей задали выучить, но она таки не выучила. — Ирма-Ирма-Ирма-Ирма…

— Прекрати! — не хочет она слушать галлюцинацию. Совершенноне хочет. Имя ее дочери срывается с клюва, словно вымаранное в грязи. Она хочетзакрыть уши руками, но не может их поднять. Слишком тяжелые. Ее рукиприлепились к плите и холодильнику (который дышит на ладан) в Колорадо-Спрингс.

Она может только смотреть в эти черные глаза.

И ворон смотрит на нее, шевелит крыльями. Они трутся о телос неприятным скрипом, и Тэнзи думает: «О, вещун! Молю — хоть слово! Птица ужасаночного!»

В груди у нее холодеет.

— Что ты знаешь? Чего ты пришел?

— Знаю! — каркает Горг, клюв опускается и поднимается,опускается и поднимается. — Иди!

Он ей подмигивает? Святой Боже, он ей подмигивает?

— Кто ее убил? — шепчет Тэнзи Френо. — Кто убил мою девочку?

Глаза Горга не отрываются от нее, превращают в жука илибулавку. Медленно, как во сне (но это действительно происходит, на каком-тоуровне сознания она это знает), Тэнзи подходит к столу. Ворон наблюдает за ней,притягивает ее к себе. «Там, где ночь царит всегда, — думает она. — Там, гдевсегда царит гребаная ночь».

— Кто? Скажи мне, что ты знаешь?

Ворон смотрит на нее блестящими черными глазами. Клювоткрывается и закрывается, показывая красное внутри.

— Тэнзи! — каркает Горг. — Подойди!

Пол уходит из-под ног, она падает на колени, до кровиприкусывает язык. Алые капли пачкают футболку с буквами «У» и «В» на груди.Теперь ее лицо на одном уровне с головой Горга.

Она видит, как одно крыло скользит вверх-вниз по бутылке,словно лаская ее. От Горга пахнет пылью и тысячами дохлых мух. Его глаза —черные иллюминаторы, смотрящие в другой мир. В ад, возможно. Или Шеол. Как комунравится.

— Кто? — шепчет Тэнзи.

Горг вытягивает шею, пока клюв не достает до ее уха.Начинает шептать, и вскоре Тэнзи Френо уже кивает, жадно ловя его слова. Светразума уходит из ее глаз. Когда он вернется? О, я думаю, мы все знаем ответ наэтот вопрос.

Никогда, не так ли?

Без четверти семь вечера. Френч-Лэндинг затянут туманом, носпокоен, хотя у многих его жителей нелегко на сердце. Спокойствие долго непродлится. Однажды начавшись, соскальзывание надолго не останавливается.

В «Центре Макстона» Шустрик не спешит уходить домой, и егорешение продлить рабочий день не вызывает удивления, если учесть неспешный, апотому действительно возбуждающий минет, который делает ему Ребекка Вайлес,пока он, раздвинув ноги, сидит в кресле своего кабинета.

В актовом зале старики зачарованы Джулией Эндрюс в «Звукахмузыки». Элис Уитерс плачет от радости: «Звуки музыки» — ее любимый фильм.«Поющие под дождем» — на втором месте, но фаворита этой картине не достать. Изпациентов «Макстона», способных передвигаться самостоятельно, нет только Берни.Тот крепко спит. Дух, который контролирует его, точнее, демон имеет виды наФренч-Лэндинг и в последние недели загонял старика в хвост и гриву (Берни нежаловался, наоборот, помогал в меру своих сил).

На Норвэй-Вэлли-роуд Джек Сойер, сидящий за рулем «доджа»,как раз сворачивает на подъездную дорожку к дому Генри Лайдена. В Норвэй-Вэллитуман не такой густой, но все равно фары пикапа окружены мерцающим ореолом. Вэтот вечер он рассчитывает продолжить чтение главы 7 («Дорожка призрака»)«Холодного дома» и, возможно, дойти до конца главы 8 («Как покрывают множествогрехов»). Но до Диккенса он обещал послушать песню, которую Висконсинская крысанамерен поставить на первую строку своего рейтинга «Верни мне мою собаку» висполнении «Слоббербоун».

— Каждые пять или около того лет рок-н-ролл рождаеточередную великую песню, — сказал ему Генри по телефону, и Джек, конечно же,уловил в его голосе интонации Висконсинской крысы.