Но ведь не пристрелил же пока! И чутье подсказывает: ещекакое-то время удастся пожить. Главное – не пропустить этого движения пальца накурке… медленного, скользящего, последнего!

Это что же значит, сидеть, не отрывая глаз от рукКавалерова? Считая оставшиеся секунды жизни? И этот отсчет будет отражаться внервном тике на его лице, и убийца будет это видеть и наслаждаться?

Нет. Нет.

Герман вскинул глаза:

– Миху все-таки ты убил? И Хингана? Из-за перстня, что ли?

– Совершенно так. Реликвия семейная. Родительскоенаследство. Но вряд ли ты способен оценить мои чувства.

Герман прищурился. Человек, сидевший напротив, сноваизменился! Никогда прежде не слышал Герман у незамысловатого Семеныча этихсдержанных интонаций и такого подбора слов, не видел ровного разворота плеч,выражения лица. Нет, даже не превосходство… равенство! Вот слово. Теперь онибыли равны – но не как два убийцы, два мстителя. Равны происхождением,несбывшимися надеждами, прошлым и будущим. Никита Кавалеров перестал бытьпросто Семенычем.

– Кстати, – добавил Кавалеров тоном дуэлянта, похваляющегосяочередной победой, – Кирилл – тоже мой.

– Ки-рилл? – Герман запнулся. – Брось! Он же сам, послетого, как эту машину…

– За рулем сидел я. Было нетрудно убедить Кириллапозабавиться, гоняясь за этими двумя шлюхами. Шлюхи, как бы не так! Эти бабышпионили за ним. Я их раньше видел, вот в чем дело. А одна из них видела меня.Тогда из рук ушла – не повезло. Тетка ее подохла, а она сбежала. И вдруг вижуее у Кирилла. Меня она вроде бы не узнала, но рисковать не стоило. Жаль, до сихпор не знаю, которая погибла. Одна-то мерзавка выжила. Ну ничего, доберусь донее когда-нибудь…

Герман тупо смотрел на курок, не заботясь, что подумаетсейчас Кавалеров, сочтет трусом или нет. Рассказ Альбины вспыхнул в памяти.Тетка погибла… И Кавалеров говорит о том же. Значит, в той машине былаАльбина?! Странная, страшная, почти мистическая связь их жизней поразилаГермана. Как диковинно водит их судьба – совсем рядом, но как бы параллельнымитропками. И вот наконец-то они пересеклись…

Вскинул голову.

– А без Кирилла в этом деле нельзя было обойтись? Ты же итак его фактически прикончил. Зачем добивать?

Кавалеров поскреб пистолетом по столу, разводя руками.

– Да как-то ничего в голову больше не пришло, – сказал почтиизвиняющимся тоном. – Надо было непременно от тех баб избавиться. Хотя Кирилл,ты, конечно, не поверишь, мне даже нравился. Он был совершенно безвреден.Только ты мог высмотреть в нем врага, а ведь это было полное ничтожество!

– Да, теперь видно, что он тебе и впрямь нравился, – кивнулГерман. – Тебе и Лада небось нравилась, и…

Он не успел назвать имени – Кавалеров вскинул руку взапретном жесте.

– Нет. Это другое. Они – Налетовы. Их я мог только… – Ивдруг прервал себя улыбкой, полной предвкушения огромного удовольствия: – О да,ведь ты еще ничего не знаешь! Почему все это произошло – не знаешь! Ты еще непредставляешь, кто держит тебя на мушке!

Честное слово, Герман на миг почувствовал что-то вроденеловкости из-за того, что вынужден лишить его удовольствия назвать себя!

– Увы, извини, если огорчу тебя, но я все знаю. Меня держитна мушке Никита Семенович Кавалеров, сын хирурга Семена Евгеньевича Кавалерова– того самого, у которого больные на столе умирали от болевого шока…

Кавалеров замер. Потом улыбка медленно слиняла с лица.Впалые щеки сильнее втянулись, резче обозначились провалившиеся подглазья.

Череп! Маска смерти!

– Петь-ка? – выдохнул он. – Петька, значит, свел концы сконцами? Н-ну… Раз ты все знаешь, тогда о чем еще говорить? Тогда – разговорокончен!

Он вскинул пистолет. Пуля свистнула над головой Германа,который за полсекунды до выстрела резко откинулся назад, падая вместе состулом, толчком согнутых ног опрокидывая противника, перекатываясь по полу ивновь оказываясь на ногах.

Он вылетел из кухни, но захлопнуть дверь не успел – новыйвыстрел заставил шарахнуться в сторону.

Бежать через холл к двери? Нет, слишком долго. И ему вовсене улыбалось сделаться движущейся мишенью для Кавалерова, этакимзайчиком-побегайчиком! Ему нужно было оружие – чтобы ответить убийце, чтобыубить убийцу!

Вцепился в перила и, сильно забрасывая тело на ступени, внесколько прыжков заскочил на второй этаж. Пуля грохнула в балясину, пошларикошетом, но Герман уже проскочил в дверь дедова кабинета, служившегогостиной. Толкнул задвижку в петлю. Огляделся и, не переводя дыхания, кинулся кдивану, над которым висела «тулка». Больше никто в семье охотой не увлекался,ружье провисело здесь без малого тридцать лет. «Тулка» – и наполненныйпатронташ.

Распихал патроны по карманам, два вогнал в стволы, взвел обакурка. Обернулся к двери, удивленный, что никто в нее не ломится, не решетитвыстрелами.

Минута передышки затянулась. Что-то не так. Вряд лиКавалеров ищет его по другим комнатам – не так он глуп, чтобы не догадаться, кудапрежде всего ринется Герман. Значит, затаился в коридоре.

Герман по стенке добрался до двери, стал сбоку, в мертвойзоне.

Что, будем стоять – кто кого переупрямит?

Ожидание затягивалось.

Странно… Герман растерянно скользнул взглядом по комнате.Лунный свет очертил на полу красивую, удивительно четкую тень резного столбика– одного из тех, на котором держался навес балкона.

Вот оно что! За дверью такая тишина, потому что Кавалеров ине думал его там стеречь. Зачем рисковать нарваться на дуплет картечью в упор?Мало не покажется! Нет, Кавалеров умнее. Он притаился под балконом – ждет,когда Герман решит, что перехитрил противника, и начнет спускаться со второгоэтажа по надежным, будто веревочные лестницы, плетям дикого винограда, за сорокпять лет существования внуковской дачи сплошь обвившим фасад. И вот здесь-то,на стене, Герман словит свою пулю…

Нет, не словит.

Рывком отшвырнув задвижку, он вылетел в коридор, выставивружье, ощущая на спине струйки ледяного пота. Хоть и почти не сомневался, чтоНикита стережет его на улице, а все-таки…

Сделал два невесомых прыжка по коридору, перевел дыхание – иостолбенел, когда ноздри уловили вдруг запах дыма!