– В ноябре 1952 годы отец работал здесь, в Горьком, вобластной хирургии. Славился как восходящая звезда. К нему всякое начальство вочередь записывалось, игнорируя свои номенклатурные больницы. И вот как-то разпривезли жену начальника местного НКВД с аппендицитом. Отец говорил, что онабыла неописуемой красавицей, муж все ее капризы рабски исполнял – ну и повез кзнаменитому Налетову, раз она пожелала. Сразу на стол… Отец оперировал,ассистентом был его старинный друг Семен Кавалеров. Они и учились вместе, ивоевали, вообще дружили, и жены, дети… все такое… – Голос его дрогнул. –Операция в общем-то рядовая, но отец делал ее сам: из уважения к опасному чину.Никто не ждал беды, хотя отец потом сказал, что он немного тревожился: убольной была небольшая температура, очевидно, что-то воспалилось. Дали наркоз,разрезали… бах! – отросток гнойный, как отец и предполагал. Ну, порадовались,что вовремя захватили. И вдруг в разгар операции больная открывает глаза,приходит в сознание, начинает жутко стонать… и умирает от болевого шока. Сердцене выдержало.

Пока хирурги размывались после операции, не представляя, каксообщить эту весть мужу, – а прошу помнить, что такое было НКВД в 52-м! –анестезиолог заперся в каком-то кабинетике и пустил себе пулю в висок изнаградного револьвера. Тут мгновенно следствие наладилось, да недолго оноследовало: эфир оказался разбавленным так, что один запах оставался, да и тогоненадолго хватало. Естественно, создалось впечатление, что во всем виноватпокойный анестезиолог… Припомнили: за этот год не первый больной умер на столе.Но вот что странно: анестезиолог этот работал только дважды. Наркотизаторы всевремя менялись, как и прочая бригада, но когда отец проанализировал все случаисмертей, напоминающих гибель от шока, выяснилось, что всегда присутствовалаодна постоянная величина: или оперировал, или ассистировал Кавалеров. Конечно,отец решил: совпадение. И тут вдруг приходит к нему вдова того застрелившегосяанестезиолога и говорит, что муж ее не виновен, что он на себя чужой грехпринял, потому что его заставлял красть эфир Кавалеров. Дескать, муж еескрывал, что на фронте был в окружении, ну, и одна ложь сплела целую паутину,из которой он уже не мог выпутаться. В то время за это… А Кавалеров откуда-тознал и шантажировал ее мужа, заставляя воровать для него эфир и морфий. У негобыла своя клиентура среди врачей, которые тайком промышляли, к примеру,абортами, наработанные связи… Да это и не суть важно, куда он девал наркотики,главное – результат. То есть, отец был просто убит тем, что узнал. Он считалэто предательством всего, чему они с Семеном Евгеньевичем служили, чемуклялись. Ну и предательством по отношению к себе, конечно: ведь именно он делалоперацию жене того энкаведешника, именно под его ножом она умерла! Это былаугроза и его жизни! И в приливе вот такой слепой ярости он и…

Налетов снова пошел к окну.

– Кавалерова арестовали той же ночью. Вместе с ним взялижену и сына. Кстати, выяснилось, что Маргарита Игоревна действительно помогаласбывать краденые медикаменты, она тоже медичка была. Сын… – Он махнул рукой. –Ладно. Отец так переживал – смотреть больно было. Стыдился мне в глаза глядетьи, помню, все время пытался объяснить маме, что не мог, не мог поступить иначе.Мне тогда двенадцать было, но до сих пор помню один случай: новогодняя ночь, явроде как спать должен, но просто лежу, подремываю и слушаю, как из соседнейкомнаты до меня доносится голос подвыпившего отца, который рассказывает мамекакую-то японскую сказку. Про то, как шел человек лунной ночью по дороге ивдруг увидел девушку. Предложил проводить: дескать, мало ли кто обидеть может.Та молча посмотрела ему в глаза, провела ладонью по своему лицу – и оно сталогладким, как яйцо. Демон! Бедняга ополоумел от страха и бросился наутек. Долгомчался он, не разбирая дороги, слыша за спиной дикий визг и хохот. Наконецувидел костер у подножия горы, а вокруг – веселых и приветливых людей. Добежалдо огня, упал возле него, а отдышавшись, начал умолять, чтобы его приняли в компанию,потому что в одиночку он и шагу больше не сделает! «Конечно, мы тебе поможем, –сказал один из сидевших у костра, – но скажи: чем ты так напуган?» И человекначал рассказывать, как шел по дороге, встретил девушку – и она провела ладоньюпо лицу… «Так, что ли?» – спросил его собеседник, провел ладонью по своему лицу– и оно стало гладким, как яйцо… Путник упал замертво.

Помню еще, отец тогда сказал: «Вдвойне страшно, когдаоборотнем оказывается тот, от кого ждут помощи, кто призван спасать жизнь!»

Главное, что его никто ни в чем не винил, – со вздохомпродолжал Петр Григорьевич, опускаясь на диван. – Но он все равно чувствовалсебя очень тяжело. Особенно когда дошли слухи, что Маргарита Игоревна умерла взаключении при родах… она, оказывается, была беременная, когда ее арестовали.Ну, тут отец вообще… Маме тоже очень тяжело было. Помню, как она порвала ещедевичье, школьное фото, где они, Лида Черникова и Рита Шаранова,сфотографированы на выпускном балу. Они дружили с детства, мама моя и жена Кавалерова.Вскоре мы в Москву переехали: тот энкавэдэшник отца не забыл. Дача во Внуково –его подарок, Герман знает. Отец этот дом всегда ненавидел и говорил, что онпринесет нам несчастье. Так оно и вышло… Отец с радостью вернулся потом вГорький, но мне кажется, что до самой смерти себя не простил: в основном затого ребенка умершего да за дружка моего.

– А про него… про сына Кавалерова… вы потом что-нибудьслышали? – спросила Альбина против собственной воли, опять чувствуя взглядГермана и боясь посмотреть ему в глаза: а вдруг все поймет?

Нет. Нечего понимать. Прежде всего она сама должна этоусвоить: нечего!

Налетов-старший тоже смотрел задумчиво.

– Сам не знаю, – ответил наконец.

– Как это? – удивился Герман.

– Да так. Году в семьдесят первом был я в Москве вкомандировке. Рядом с гостиницей, где я жил, находилась районная библиотека. Ивот иду как-то раз мимо, а на крыльцо выходит такой… бич, бомж, не знаю, как иназвать. Словом, только что из зоны, натурально! Я еще так насмешливо подумал:ну надо же, какая тяга к знаниям, не успел освободиться, а уже в библиотеку! И,конечно, сразу забыл о нем. Но минут через десять вспомнил, когда оказался боко бок с ним в переполненном вагоне метро. Помню, я сначала обратил внимание наего руку. На среднем пальце была татуировка: перстень в виде октаэдра. Ободкибелые, середина темная. Вроде бы, насколько мне было известно, это означает:отбыл срок полностью. Поглядел на него. Совсем молодой – едва за тридцать, какмне тогда. Он был невысокий такой. Я смотрел сверху вниз, на его волосы – сольс перцем, на характерный такой мысок надо лбом… и вдруг меня как будто кто-тоза сердце взял: да ведь это Никита Кавалеров!