Какая-то нотка в голосе заставила меня повернуть голову,несмотря на упадок сил.

Ближе всех к нам был Ройял. Он перекатился на бок,свернувшись калачиком от боли. Что-то странное было с его спиной... Мнепришлось несколько раз моргнуть, прежде чем я поняла, на что смотрю. У него наспине торчали две пары крошечных сморщенных крыльев, мокрых от крови, и онирасправлялись прямо на глазах, росли с каждым ударом сердца Роняла.

– У них крылья! – прозвенел голос Хафвин. – Уних у всех есть крылья!

Иви опустился на пол у наших ног:

– Посмотри, что у тебя на животе.

Я почти боялась посмотреть, боялась того, что могла увидеть.Ко это оказалась всего лишь бабочка, точно на месте раны. Тополевая ленточница,точно как та, чьи крылья теперь носил Ройял. Только когда Иви потянулся к нейпальцем, до меня дошло, что она сидит не на мне, а во мне. Бабочка была впаянамне в кожу.

Я не успела ни испугаться, ни ужаснуться, ничего не успела.Мир вокруг покачнулся, и настала тьма. Во тьме не было ни видений, нипророчеств – только благословенное забытье.

Я очнулась на кровати такой же черной, как окружавшая менятемнота. Черная ткань красивыми складками ниспадала с черных деревянныхперекладин балдахина. Я лениво подумала, что это похоже на кроватькоролевы, – и страх тут же пронзил меня будто копьем. Просыпаться впостели королевы – не к добру.

Наверное, я дернулась сильнее, чем думала, потому чтонаткнулась рукой на чье-то плечо. Я подскочила и вгляделась в темноту. Посредикровати лежал Гален, спокойно и размеренно дыша. Он был обнажен, как и мы. Мы –потому что с другой стороны от Галена лежал Никка. То, что в постели Андаис мыоказались втроем, нисколько меня не утешило.

Я осмотрела комнату: она вся была черная, если не считатьзажженного ночника – большого медного светильника в центре комнаты. Почему несветятся стены? Куда подевался свет ситхена?

Во тьме что-то задвигалось, и я напряглась, думая, что этокоролева, – но ее белая кожа светилась бы в сумраке. Я поняла, кто там,еще до того, как он попал в круг янтарного света. Дойл в плаще таком же черном,как и он сам, миновал освещенную зону и неслышно шагнул к постели.

– Дойл! – Я даже не попыталась скрыть облегчение вголосе.

– Как ты себя чувствуешь? – Низкий голосраскатился по комнате, и от одного его звука утих ужас, подхлестывавший мойпульс.

– Прекрасно. Почему мы здесь?

– Потому что так пожелала королева.

Ответ мне не понравился. Сердце опять тревожно забилось. Втемноте кто-то засмеялся – и я едва не задохнулась от страха. Рядом напрягсяГален, и я поняла, что он тоже проснулся. Он не двигался, чтобы не поняли, чтоон не спит. Я не стала его выдавать, хотя знала, что притворяться все равнобесполезно.

Смешок прозвучал вновь, и принадлежал он не королеве. Мнеудалось сделать вдох.

– Кто здесь?

В дальнем углу кто-то зашевелился. Я уловила очертаниябледной фигуры – светлые волосы, бледная кожа, белый плащ. Он был настолько жебледен, насколько черна была комната, он будто соткался из этой тьмы, какпризрак. Но я знала, что он не призрак.

Света фонаря хватило, чтобы я его узнала.

– Иви, – не слишком радостно буркнула я. Он менянапугал.

– Неужели ты не рада меня видеть, принцесса? А я-то безколебаний пожертвовал ради тебя своим плащом...

– Почему ты забился в угол? И что здесь такогосмешного?

– Твой испуг, когда ты поняла, где оказалась. Я селтам, где потемней, потому что ближе к фонарю я бы уже не спрятался – слишкомсветлая одежда.

Он встал и подошел к кровати – усмешка за время этойкороткой прогулки куда-то подевалась, – прислонился плечом к резномустолбику кровати и запахнул плащ поплотнее, словно замерз. Волосы, украшенныелозами и листьями, большей частью скрывались под плащом, а вокруг головыобразовывали подобие капюшона.

– А остальные где? – спросила я.

– Набирают добровольцев, – ответил Иви.

Гален, лежа на животе, слегка приподнялся, чтобы разглядетьИви и Дойла.

– Хватит цедить слова в час по чайной ложке. Расскажитолком, что случилось, пока мы спали.

То, что меня испугало, Галена только разозлило.

Я услышала, как отворилась дверь в ванную, а потом в светефонаря на пороге показался Рис. На нем тоже был плащ, и на виду остались тольколицо и волосы.

– Вы многое пропустили, – устало сказал Рис.

Он подошел к кровати, став чуть впереди Иви.

– Настолько много, – подхватил Дойл, – что яне знаю, с чего и начать.

– И почему меня это не успокаивает? – хмыкнулГален.

– Он не собирался нас успокаивать, – сказалНикка. – Он – Мрак, неумолимый и пугающий.

Я попыталась сесть, и у меня на животе что-то трепыхнулось,Я вздрогнула, глянула вниз и обнаружила, что все это мне не приснилось. Во мнесидела ночная бабочка, точно на месте бывшей раны. Я оперлась на локоть иосторожно потрогала верхние серо-черные крылышки бабочки. Она раздраженнодернулась, блеснув красно-черным великолепием нижних крыльев – кровью и тьмой,превращенными в сияние. Крылья хлопнули мне по животу, и я могла бы поклясться,что почувствовала царапанье под кожей. Я снова потянулась к бабочке – на этотраз к голове с перистыми усиками. Пока я не дотронулась до нее, она сиделаспокойно, а под прикосновением распахнула крылья и будто попыталась отпрянуть.Я явственно ощутила ее движение – нижняя часть тела бабочки била утоплена в моюплоть.

Я отдернула пальцы и разглядела на них цветную пыльцу, какбудто прикоснулась к настоящей бабочке.

– Да что же это, во имя Дану[23]?!

– Это ненадолго, Мерри, – сказал Дойл. –Вскоре она станет только рисунком на твоей коже.

– Вроде татуировки? – спросила я.

– Да, что-то близкое.

– А сколько еще она будет вот так двигаться?

– Несколько часов.

– Ты такое видел раньше, что ли?

– Видел, – ответил за него Никка, повернувшись комне и тоже опершись на локоть. В ямке между его ключицами белел цветок, оченьяркий на темно-коричневой коже. Желтая сердцевинка и пять белых лепестковподнимались над поверхностью тела, но стебель терялся в коже. Как и моябабочка, цветок был живым и настоящим, но впаянным в тело.