Гален перевернулся на бок и показал мне правую руку. Чутьниже плеча сидела бабочка размером почти во всю ширину руки. Желтые в чернуюполоску крылья распластались по руке, словно беззаботное создание сидело нацветке и наслаждалось сладким нектаром.

– Кажется, ее нисколько не беспокоит, что она попала вплен, – сказал Гален.

Я уставилась на мою собственную бабочку.

– Но они должны беспокоиться, должны пытатьсяосвободиться! Почему они не хотят улететь?

– Они не настоящие, – сказал Дойл.

– Настоящие, – возразил Никка.

Дойл нахмурился было, но потом кивнул.

– Может быть, слово "ненастоящие" не совсемподходит. Но это не обычные животные, которые страдали бы, лишившись свободы.

Я снова потрогала крылья, и бабочка нервно ими дернула."Оставь меня в покое", – сказала она так ясно, как только могла.Желудок у меня будто ухнул вниз – таким странным было ощущение чего-то живого,движущегося прямо во мне. Мои прикосновения ее беспокоили. Я снова легла наподушки, закрыв глаза и стараясь дышать ровно, чтобы справиться с этимощущением.

– В тебе тоже ее ноги шевелятся? – Гален, похоже,был рад этому обстоятельству не больше меня.

– Да, – подтвердила я.

– Не так уж это приятно, – сказал он.

Я открыла глаза и посмотрела на него. Он выглядел зеленееобычного.

– Перестаньте их гладить, и они успокоятся, –посоветовал Рис.

Я вгляделась в переливы черной, красной, серой и даже белойпыльцы, измазавшей мои пальцы.

– Что же это за создания?

– Они превратятся в рисунки, – повторилДойл, – знаки власти.

Я перевела взгляд на него.

– Ты имеешь в виду татуировки, которые когда-то носилисидхе? Но разве они не были скорее похожи на родимые пятна?

– Кое-кто с ними рождался, это верно, но не все.

– Многие приобретали их позднее, входя в силу, –подростками или даже взрослыми, – пояснил Рис.

– Помню, отец мне рассказывал, что люди стали раскрашиватьсяперед битвой, подражая нашим татуировкам. Знак божества, который должен был ихзащитить.

– В древности знаки на телах действительно защищалинаших последователей, – сказал Дойл. – Защищали лучше всякого оружия,ведь они были проводником силы сидхе, к которому взывал этот знак.

Я заметила, что Дойл говорит официальным, довольно холоднымтоном. Он из-за Иви осторожничал, или что-то стряслось?

– Мы были их богами, – вздохнул Рис.

– Богами мы не были, – отрезал Дойл, и голос егостал ниже от гнева. – Мы себя ими считали. Но когда настоящие боги ушли,мы поняли разницу. – Он уставился в темноту, словно смотрел куда-то далекои на много лет назад. – Люди обнажились перед битвой, нанесли на себя нашисимволы и были разбиты, потому что в символах больше не было силы.

– Эти кельты здорово упрямые, – грустно хмыкнулИви. – Раскрашивались еще очень долго после того, как знаки пересталидействовать.

– Они думали, что в этом их вина, – сказалДойл. – Что они недостойны. И они пытались снова завоевать наше одобрение.

Он отвернулся, я видела только сбегавшую по плащу чернуюкосу.

– Это мы были недостойны.

– Так, хорошо, – сказала я. – А с чего этотприступ самоедства? Что я пропустила?

– Он дуется, – ухмыльнулся Рис.

Дойл слегка повернул голову, одарив Риса взглядом, откоторого всякий другой сбежал бы с воплями.

– Я не дуюсь.

Рис ухмыльнулся шире.

– Дуешься. Тебя задело, что знаки власти появились нателах Галена и Никки, а не на твоем. Двое, никогда прежде не имевшие татуировок,теперь ими украшены, а мы – нет. – К концу этой фразы его улыбка померкла.

– Никогда не слышал, будто получить отметины – больно.Я думал, они просто возникают.

– И так бывало, – согласился Рис. – Но первыепришли с кровью, и это было чертовски больно.

Мы трое дружно кивнули.

– У тебя знак появился одним из первых? – спросилДойл, уже без злости, просто с интересом.

Рис кивнул.

– Кромм Круах – последнее из моих имен, а не первое.

И тут Дойл поступил очень невежливо, совершенно не в духесидхе. Он спросил:

– Кем ты был раньше?

Старые сидхе никогда не задают таких вопросов. Вспоминать обылой славе слишком болезненно.

– Тебе не стоило спрашивать, – сказал Рис.

Дойл церемонно поклонился.

– Я виноват, прости. Я только... – Онразочарованно хмыкнул. – Я вижу, как все вокруг обретают силу, а я остаюсьтаким, как прежде.

– Ревнуешь? – спросил Рис.

Дойл закутался в плащ поплотнее и кивнул:

– Похоже. Не только Мерри... Еще и из-за магии.

Кажется, выговорившись, он стал чувствовать себя лучше, илипросто в голове у него прояснилось. Потому что он встряхнулся всем телом, каквышедшая из воды собака, и повернулся ко мне с гораздо более спокойным лицом.

– В большинстве случаев татуировки были похожи на моикрылья, – сказал Никка. – Они существовали от рождения.

Я повернулась на его голос, поняв, что меня беспокоило всеэто время.

– А где твои крылья?!

Он повернулся на другой бок, показав мне спину. Я подумала,что они снова стали татуировкой, но поторопилась. Они еще поднимались надтелом, как цветок между ключицами Никки, но уже лежали плоско, словно были напути к возвращению в прежнее состояние.

– Они опять станут рисунком? – спросила я.

– Возможно, – ответил Рис.

– Никто не знает, – сказал мне Никка.

– Вы с Галеном что, проснулись раньше меня?

– Нет, – улыбнулся Гален, – мы вырубилисьпозже.

Я очень осторожно отклонилась на спинку кровати. Бабочкавзмахнула крыльями, мелькнув вспышкой цвета, и снова прикрыла сияющеевеликолепие черно-серыми верхними крыльями. Отдыхая, совки стремятся слиться сдревесной корой. Не ее вина, что, попавшись в белизну моей кожи, бабочка сталатак заметна. Но теперь она нервничала из-за своей беззащитности – а значит,двигалась. Одним из постоянных стремлений моей жизни теперь будет не напугатьее. Не хотелось бы мне ощутить, как она станет вырываться по-настоящему. Боюсь,что в таком случае меня просто стошнит. Принцессе не положено выказывать страх,а уж тошнота... Нет, это совсем не подобает королевским особам.