25 января эвакуировавших беженцев с Земландского полуострова. Этот восточный конец Данцигского залива стал последней частью Восточной Пруссии, захваченной советскими войсками, – он еще держался даже после капитуляции Кенигсберга в апреле 1945 г. Когда Мартин Бергау и другие ребята из гитлерюгенда и фольксштурма Пальмникена выходили на ночное патрулирование (в своем волнении нередко открывая огонь по колеблющимся теням на снегу), они иногда встречали немецких солдат, под покровом темноты скрытно пробиравшихся в сторону Пиллау. Когда Бергау предложил им остаться и вместе защищать свою землю, шестнадцатилетнему юноше преподали урок выживания: «Ты думаешь, мы хотим отморозить здесь задницу?» – сказали ему [38].

В ночь с 26 на 27 января Мартин Бергау услышал выстрелы возле своего дома в Пальмникене. Он машинально сделал то, чему его учили в зенитной части и в фольксштурме: оделся, схватил ружье и вышел из дома. Он увидел, как женщина, пытавшаяся спрятаться в их палисаднике, выбежала обратно на дорогу, и там ее застрелили. Стряхнув с себя сонное оцепенение – было три часа утра, – Бергау разглядел очертания длинной колонны разношерстных фигур, которые шли по дороге, подгоняемые выстрелами. Отец затащил Мартина обратно в дом и велел ему не связываться с конвоем, перегонявшим заключенных. На следующее утро он обнаружил на калитке обледеневшие клочья окровавленной одежды. Повсюду на дороге, ведущей в город, местные немцы видели, как заключенных забивали прикладами винтовок или стреляли им в затылок, поставив на колени в снегу у дороги. Это были узники трудовых концлагерей Хайлигенбайль, Гердауэн, Зеераппен, Шиппенбайль и Йезау – всех восточных подразделений концлагеря Штуттгоф [39].

Около 90 % этих заключенных составляли еврейские женщины, многие их которых пережили истребление венгерских евреев в Лодзинском гетто. Они подготовились к маршу как могли – кое-кто привязал сделанные из консервных банок миски и чашки к обмотанному вокруг талии телефонному проводу. Но они шли в летней одежде, с обернутыми тряпками ногами, в деревянных башмаках, которые застревали в глубоком январском снегу. Не имея четкого маршрута и пункта назначения, налаженного снабжения или мест для ночлега, колонна двигалась вперед под конвоем эсэсовцев и вспомогательных отрядов, которые расстреливали тех, кто не мог бежать достаточно быстро. Когда в апреле красноармейцы раскапывали одну братскую могилу в лесу у Эллерхауса, в 3 км от Гермау, все эксгумированные тела оказались изъедены вшами и имели явные признаки истощения, а у некоторых в карманах еще лежали куски рыбы, картофелины или – так же, как у русских пленных, которых фрау Эрих видела на дороге на Нерунге, – брюква.

Только половина из 5000 заключенных, отправившихся в путь из Кенигсберга, добралась до Пальмникена. Там их заперли на заброшенной фабрике и накормили по распоряжению местного командира фольксштурма. Через четверо суток ночью их вывели на берег моря, выгнали на лед и расстреляли из автоматов. Среди преступников, совершивших этот акт, были не только эсэсовцы и гестаповцы, стремившиеся избавиться от заключенных и спасти собственную шкуру, но и члены местного фольксштурма и гитлерюгенда. Проезжая в феврале того года по берегу моря, Мартин Бергау увидел раздувшиеся трупы, смытые со льда и прибитые к берегу. Охваченный отвращением, он повернул свою лошадь. Ему уже пришлось стоять в карауле, когда 200 женщин, сумевших сбежать с места этой бойни, повторно расстреливали. Полвека спустя он смог заставить себя назвать среди убийц имена только тех двух товарищей по гитлерюгенду, которые позже погибли в Пальмникене. Тем не менее Мартин Бергау хорошо разглядел, как казнили коленопреклоненных женщин и отметил, насколько профессионально эсэсовцы меняли обоймы в своих пистолетах [40].

Нескольким выжившим женщинам удалось спрятаться у сочувствующих местных жителей. Дора Гауптман сбежала со льда с огнестрельным ранением в руку и, постучав в первую попавшуюся дверь, нашла немецкую семью, которая согласилась на время спрятать ее. Но, поскольку девять немецких дивизий на Земландском полуострове продолжали держать оборону, через некоторое время ей пришлось снова уходить. Толпа детей немедленно окружила ошеломленную и измученную женщину на площади Хексентанц с криками: «Есть одна, есть одна!», но тут в дело вмешалась энергичная местная жительница Берта Пулвер, заявившая, что сама передаст беглянку властям. На самом деле Пулвер отвезла Дору Гауптман к себе домой и позвонила доктору, который рассказал ей, как промыть и перевязать раненую руку. Несмотря на то что Берте Пулвер пришлось пережить по меньшей мере два устрашающих допроса, она продолжала прятать Дору Гауптман до тех пор, пока 15 апреля советская армия наконец не взяла Пальмникен [41].

Когда в феврале Красная армия продвинулась на Земландский полуостров, отряд НКВД сообщил об обнаружении первых массовых захоронений. Других красноармейцев больше поразило процветание Земланда. Один из них писал домой жене: «Люди здесь живут хорошо. Хоть почва тут песчаная, но живут они лучше нас. Когда заходишь в дом, даже не знаешь, на что сперва смотреть. Так много красивых вещей перед тобой. Почти у каждого хозяина в доме есть пианино. Это такая штука, – поучительно добавил он, – на которой нужно играть».

К счастью для Мартина Бергау, ему не пришлось оставаться и защищать те жалкие деревянные заслоны, которые он помогал строить на дорогах, ведущих в Пальмникен. В конце февраля ему и другим мальчикам 1928-го года рождения приказали отправляться на запад. Они выдержали крайне тяжелый морской переход из Пиллау в Данциг во время сильного волнения, гнавшего в бухту буруны из открытого моря. Одна женщина на борту, впав в панику, начала называть себя китайской императрицей. Тем временем, доехав поездом из Данцига в Штеттин, Мартин Бергау обнаружил, что его группу там никто не ждет. Поскольку у него не было родственников на западе, он быстро попросился на поезд СС и поехал обратно прямо в Данциг, надеясь снова пересечь залив, оказаться в Пиллау и победоносно сражаться, защищая свою родину. Несомненно, он также надеялся вернуть свою небольшую коллекцию стрелкового оружия, спрятанную в тайнике под полом садового сарая, – романтический жест, который чуть не стоил жизни его отцу, когда той весной лошадь красноармейца пробила копытом гнилые доски [42].

Как раз в это время подошло к концу странное затишье, в течение всего февраля царившее на полосе суши вдоль побережья Балтийского моря от Данцига до Штеттина. Сюда хлынул почти миллион беженцев (800 000 из которых прибыли из Восточной Пруссии), а вермахт соорудил новую оборонительную линию, тянувшуюся почти на 100 км вглубь страны и проходившую через Грауденц, Земпельбург, Маркиш-Фридланд, Штаргард и Пириц к Одеру, нависая над Красной армией на юге. Более половины беженцев, а также большая часть местного населения остались в этой части Восточной Померании: как бы ни давили на них