времен, когда он служил в зондеркоманде Биркенау, и через несколько дней, когда поезд прибыл в австрийский лагерь в Маутхаузене, у него еще оставалось немного хлеба. Иегуду Бэкона и других детей, уцелевших во время форсированного марша, посадили в два закрытых грузовых вагона, что давало им немного больше защиты от холода. Во второй раз с тех пор, как Иегуда покинул Терезиенштадт, он выглядывал из опечатанного вагона, катившегося через Моравскую Остраву – город, где он родился и с которым были связаны его довоенные воспоминания [25].

20 января в 4 часа утра Геро Гилберту приказали собирать вещи. Лагерь KLV в Бургштадте близ Позена должны были эвакуировать в течение четырех часов. Геро взял с собой школьные учебники, одежду и постельное белье, крем для обуви и набор для шитья, открытки с видами города, нож и вилку. Багаж воспитанников доставили к поезду на шести телегах. Им самим после нескольких месяцев тренировок потребовалось всего три часа, чтобы пройти пешком 16 км до станции. 80 мальчиков разместили в трех открытых угольных вагонах, в которых им предстояло проехать более 200 км до Цуллихау. Даже двойные одеяла плохо защищали от ветра, а джем и масло, которые мальчики взяли с собой, за ночь совершенно замерзли. Но у них было достаточно черствого хлеба, чтобы подкрепиться на следующий день. Двигаясь окольными маршрутами, их состав из 60 вагонов пробыл в пути 36 часов и в 2 часа ночи прибыл в Цуллихау. Пытаясь согреться на станции, в 4 часа утра мальчики с удивлением увидели работников социальной службы, которые пришли, чтобы принести им хлеб и горячий кофе и проводить их в бараки на ночлег. На следующее утро, пока они ели свой первый за время путешествия горячий суп, они узнали, что в ту ночь в других вагонах поезда замерзло насмерть десять маленьких детей. Позднее их угольные вагоны прицепили к набитому беженцами поезду, который доставил их во Франкфурт-на-Одере. Здесь Геро поджидали неприятности – местные охранники, приставленные следить за их багажом, украли у них 4 кг сливочного масла и сладости, но остальной путь до Дрездена и Цвиккау в Саксонии прошел без происшествий, и они даже смогли занять приличное купе [26].

Рената Шварц и другие девушки из Шлосс-Штребена в Вартеланде протискивались в вагоны эвакуационного поезда, толкаясь и работая локтями. Там, где была такая возможность, девочки ночевали в других интернатах KLV под присмотром своих учителей и сотрудников Национал-социалистической организации народного благосостояния. Даже после того, как Рената рассталась с остальными девушками, она всегда находила готовых помочь незнакомцев. Люди подсаживали ее на руках через окно переполненного вагона, помогая сесть в поезд и сойти с него. Когда она дрожала в коридоре вагона в своем тонком пальто, какой-то незнакомец одолжил ей дорожное одеяло. По сравнению с предыдущими путешествиями Ренаты, эти долгие два дня пути до дома были ужасны, особенно та его часть, когда в Берлине ей пришлось упрашивать служащих выпустить ее без билета из здания Силезского вокзала. Но по сравнению с тем, что вообще творилось в том январе на железных дорогах, реэвакуация детей из лагерей KLV проходила как по нотам [27].

Десятилетний Юрген Ингверт, бежавший из Бреслау вместе с матерью, был совершенно измотан к тому времени, когда они добрались до Котбуса, и прилег отдохнуть на перроне. Наткнувшаяся на него семья волынских немцев дала ему для поддержания сил две пригоршни колотого сахара. В Лейпциге отряд гитлерюгенда и медсестры Красного Креста помогли им с матерью пробраться сквозь хаос и давку на платформах. Сойдя с поезда и торопясь укрыться от авианалета в здании большого вокзала в Лейпциге, Юрген бросил взгляд через железнодорожные пути и увидел открытый товарный вагон, заполненный неподвижными заснеженными фигурами. Все они были одеты в полосатые робы узников концлагеря и, по-видимому, уже замерзли насмерть. Во всяком случае, в бомбоубежище их не повели. Когда кто-то предположил, что это могут быть евреи, вспоминал Юрген, одна женщина холодно ответила: «Это не евреи. Всех евреев уже расстреляли в Польше». Юрген еще долго думал о них [28].

В колоннах заключенных, проходивших в это время через Лейпциг, был один пятнадцатилетний немецко-еврейский мальчик из Аушвица. Томас Геве вместе с другими узниками Аушвица прибыл в Лейпциг в открытом вагоне из Лослау. Когда они пересекали Верхнюю и Нижнюю Силезию, его поразили завистливые и возмущенные взгляды, которые бросали на узников толпы ожидавших на перронах немецких беженцев. Впервые – и в такой отчаянный момент – узники концлагерей показались самим себе привилегированными особами, ведь им были гарантированы места в поезде. В Лейпциге заключенные увидели на соседней платформе больничный поезд и в отчаянии закричали, умоляя медсестер Красного Креста дать им немного воды для больных. Медсестры сделали вид, что их тут нет, но нашлась одна маленькая девочка с косичками, еще не научившаяся не обращать внимания на этих странных подростков. Ее аккуратно выглаженная черная юбка колыхалась в такт шагам, когда она подбежала к поезду и указала своей матери на юные лица, которые увидела в открытом вагоне. Геве и еще несколько мальчиков приподнялись, чтобы поздороваться с ней [29].

Между тем 27 января, в день, когда стрелковые дивизии 60-й армии генерал-полковника П.А. Курочкина выполнили свою задачу на юге и достигли Рыбника, они наткнулись на Аушвиц. 9000 оставшихся в лагерях заключенных, которых государственный обвинитель д-р Хаффнер счел серьезной угрозой безопасности, на самом деле были слишком слабы и больны, чтобы передвигаться. За девять дней после того, как колонны форсированного марша вышли из ворот, в лагере успели умереть еще 2000 человек. Захватив в июле 1944 г. Люблин, красноармейцы пришли в ужас от того, что обнаружили в лагере Майданек. Советское наступление происходило настолько стремительно, что у СС оставалось очень мало времени, чтобы уничтожить лагерь. Осматривая дом коменданта, склад стройматериалов, казармы эсэсовских охранников, бараки и мастерские заключенных, освободители также обнаружили неподалеку три газовые камеры, крематорий и позади него траншеи для массовых расстрелов, груды одежды и обуви и кучи человеческих волос. Хотя эсэсовцы сделали все возможное, чтобы замести следы в Аушвице-Биркенау, взорвали газовые камеры и сожгли главный архив, советские люди знали, что они нашли. На место немедленно пригласили медиков и журналистов, чтобы помочь выжившим и предать гласности открывшиеся ужасы. Но снова, как и после Майданека, в газете советской армии всех жертв называли советскими гражданами, не упоминая евреев и поляков. Для бойцов Красной армии Майданек стал символом того, как немцы обращались с их товарищами. Илья Эренбург и другие писатели горячо призывали советских солдат отомстить немцам