– Хорошо, – улыбнулась Лена, – веселиться не буду. Сейчасзарыдаю. А случайно не выяснили, что ему надо?

– Вот походишь по гостям в Тобольске, авось он сам теберасскажет. Кстати, сегодня ночью Иевлев прилетает. И сразу отправится вТобольск. Вот тогда я и сдам тебя ему с рук на руки, пусть сам с тобойразбирается.

– Слушай, а что ты так напрягаешься? Ну зашла я в гости кбывшему уголовнику. Так он ведь наверняка стал сейчас честным и законопослушнымгражданином.

Саша ничего не ответил. Он внимательно всматривался во мракзаснеженного шоссе. Оно петляло вдоль железной дороги. Со всех сторон былаглухая, бескрайняя тайга.

В Москве опять стало холодно. Март уже перевалил засередину, но весна как будто раздумала начинаться. К ночи небо совершеннорасчистилось, высыпали яркие звезды. Волков вел старый черный «Мерседес» попустому шоссе. Теперь он ездил только на этой машине, один, без шофера, безохранника. В последнее время ему вообще хотелось одиночества. Иногда он ловилсебя на том, что думает вслух, разговаривает с Леной, воображая, будто онасидит рядом. Ему везде чудился ее тонкий силуэт, ее запах, ему мерещился звукее низкого, глубокого голоса. Он считал дни до ее возвращения.

Сейчас, после долгого, тяжелого дня, наполненного встречами,переговорами, глупой музыкой и чужими, холодными лицами, он решил отправитьсяночевать не в городскую квартиру, где ждала его Регина, а на дачу, вПеределкино. Ему хотелось тишины, покоя, последнего мягкого снега и чистого,чуть морозного воздуха.

Его познабливало слегка, но он не придавал этому значения.Он вел машину и произносил про себя длинный монолог, обращенный к Лене.

«Того, что я заработал, хватит нам с тобой на всю оставшуюсяжизнь. У меня есть небольшой дом в Греции, на чудесном острове Крит, у самогоморя. Мы будем жить там. А когда подрастет твоя дочь, мы отправим ее учиться вАмерику или в Англию – куда захочешь. Мы состаримся вместе, мы не будемрасставаться ни на день, ни на час, ты всегда будешь рядом. Ты скоро поймешь,что все ерунда и тлен по сравнению с моей любовью. Тебе только кажется, чтотвой муж любит тебя. Поверь, он утешится очень быстро… А я смогу стать хорошимотцом для твоего ребенка. Я уже люблю твою Лизу, потому что она – часть тебя…Сегодня я перевел приличную сумму в швейцарский банк, в один из самых надежныхв мире. Это наши с тобой деньги, это наше будущее. Я оставлю жене концерн, этоглавное для нее. Она тоже утешится. Ты не хотела, чтобы кому-то было больноиз-за нас. Никому не будет больно».

Подъезжая к дому, он не заметил, что на втором этаже, Вкабинете Регины, горит свет. Охранник, как всегда, дремал в будке. Кухаркавышла навстречу с улыбкой.

– Регина Валентиновна сказала, что не будет ужинать без вас,– сообщила она весело.

Он вздрогнул. Озноб усилился, к нему прибавились головнаяболь и ватная слабость.

– Ну вот, – сказала Регина, поцеловав его в лоб, – у тебятемпература. Ты все-таки умудрился подцепить этот ужасный грипп, хотя эпидемияуже закончилась. Давай-ка быстренько в постель. Людмилка, – крикнула онакухарке, – сделай чаю с лимоном и липу завари.

– Я думал, ты в Москве, – проговорил он заплетающимсяязыком.

– А я чувствовала, что ты поедешь сюда. Ну, пошли впостельку. Давай я тебя уложу.

На градуснике было тридцать девять. Регина сама сняла с негоботинки, стянула брюки, развязала галстук.

– Как же ты вел машину с такой температурой? Неужели не могпозвонить? Я бы прислала шофера или сама бы за тобой приехала.

Только сейчас он почувствовал, как ему плохо. Озноб сменялсясильным жаром, бросало в пот, ныли сразу все мышцы, болела кожа. Дажеприкосновение тонкой простыни казалось неприятным, шершавым.

Регинина рука поднесла к его губам стакан с прозрачной,полной мелких колючих пузыриков жидкостью. Она была кисловатой на вкус.

– Что это? – спросил он, послушно выпив все до дна.

– Растворимый аспирин. Сейчас температура упадет, тыпопробуй уснуть.

Она оставила гореть только маленький ночник и тихонькоуселась в кресло у кровати. Когда зашла Людмила с подносом, на котором стоялидве дымящиеся чашки с чаем и с липовым отваром, она покачала головой иприложила палец к губам. Повариха удалилась бесшумно.

Через несколько минут он уснул. Во сне он дышал сипло ичасто. На лбу поблескивали капли пота, рот был приоткрыт. В последний раз онболел так тяжело четыре года назад, и тоже гриппом. Тогда он вынужден былпроваляться в постели дней десять.

«Ну что ж, – размышляла Регина, вглядываясь в его бледное,потное лицо, – это очень кстати. К тому времени, как он поправится, все будеткончено. Он не сможет помешать мне, ему будет не до этого. Он, как большинствомужчин, тяжело переносит высокую температуру, во время болезни так жалеет себя,что ни о чем другом думать не может».

– Леночка, – услышала она хриплый шепот, – Леночка моя… мнетак плохо… Это наши деньги… там тепло зимой, море спокойное и чистое… помогимне…

– Веня, – тихо позвала Регина, – ты слышишь меня?

– Мы никому не сделаем больно… никому никогда… они простят…кровь ушла в землю… это был не я, это был другой человек, из другой жизни…тайгашумит… море… банк очень надежный…

Регина поднялась из кресла, подошла к постели, склониласьнад бледным лицом.

– Веня, я здесь, я люблю тебя, – проговорила она низким,грудным голосом и провела ладонью над его закрытыми глазами, не касаясь их.

Его веки задрожали и медленно приподнялись. Он посмотрел нанее красными, воспаленными глазами и сказал:

– Регина, не надо. Я не сплю. Иди к себе.

– Я лучше посижу с тобой. Может, чайку?

– Нет. Ничего не надо. Иди к себе.

– Хорошо, – кивнула она и положила руку ему на лоб, –по-моему, температура упала. Давай померим? Он приподнялся на локте и взглянулей в глаза.

– Скажи, зачем ты сделала пластическую операцию?

– Ну, здравствуйте! – улыбнулась она. – Можно подумать, этопроизошло вчера! Чего это ты вдруг?

– То твое лицо было лучше… Оно было родным для меня…

– Веня, оно было безобразно.

– Оно было настоящим. Я любил его. Зачем ты это сделала?

– С тем лицом нельзя было жить, – сказала Регина еле слышно.

– Нельзя жить с чужим лицом, с фальшивым лицом куклы, – оноткинулся на подушку и закрыл глаза, – прости меня. Я не хотел тебя обидеть.Иди спать. Поздно уже.