– Я думаю, – так же тихо ответила Лена, – что для начала надоразобраться, кто и зачем шарил вчера в наших сумках. И свистнул банкуанглийского талька у Майкла.

– Ты обещала, что кофе мы будем пить в твоем номере, –напомнил Саша, внимательно глядя ей в глаза.

– Да, – кивнула Лена, вставая, – пошли. Для тебя у меня естьземляничный «Пиквик», – обратилась она к Майклу по-английски, – ты ведь кофе непьешь по утрам.

Кофе пришлось варить трижды. Саша пил его стаканами, ккаждому стакану добавлял еще по два куска сахару.

– За сердце не боишься? – спросила Лена, отхлебывая из своеймаленькой чашечки.

– Ну не пить же мне из такого наперстка! – усмехнулся Саша.– К тому же кофе у тебя потрясающий, а на сердце я пока не жалуюсь. Так какнасчет психдиспансера?

– Сегодня все равно уже не получится. У Майкла большиепланы. Он хочет вбить в один день и краеведческий музей, и пару деревень.Кстати, ты не знаешь, в Загоринской еще живут староверы?

– Живут. Но до Загоринской больше ста километров. Полторачаса туда, полтора обратно. Итого, только на дорогу три. А сейчас двенадцатыйчас. Так что музей придется отложить до завтра.

Лена перевела эту информацию для Майкла.

– О'кей, – кивнул он, – отложим музей. Если мне удастсяпообщаться с настоящими староверами, я буду так счастлив, что забуду про свойанглийский тальк.

– Скажи ему, что староверы плохо идут на общение. Они живуточень замкнуто, – напомнил Саша.

– Майкл разговорит кого угодно, – улыбнулась Лена, – дажеглухонемого, даже через переводчика. Когда я с ним работаю, его собеседникидовольно быстро перестают меня замечать. Им кажется, что беседуют с нимнапрямую, без посредника. Майкл в своем роде гений общения.

– Ну, посмотрим, как он справится с нашими раскольниками.

После кофе Лена и Саша закурили. Майкл брезгливо поморщилсяи замахал руками.

– Я пойду к себе в номер одеваться. Сами себя травите и менязаодно.

– Майкл у нас – активный противник курения, – объяснилаЛена. – Борец за здоровый образ жизни, – улыбнулся ему вслед Саша. – Слушай,может, заехать в аптеку или в парфюмерный магазин, купить ему этот несчастныйтальк? Вон как переживает старик.

– Такого здесь не купишь, – покачала головой Лена, – апереживает он из-за того, что кто-то рылся в вещах, а не из-за талька. Ладно, явымою кружку. Пора ехать.

В ванной она вспомнила, что оставила на столе кипятильник.Его тоже надо помыть. Когда она вернулась в комнату, Саша, сидя на тумбочке,развинчивал телефонный аппарат. Вскинув на нее глаза, он подмигнул сквозь очкии выразительно помотал головой. Не говоря ни слова, Лена взяла со столакипятильник и вернулась в ванную.

– Ну идиот! Придурок! – Это были самые мягкие выражения изтех, которыми щедро пересыпал свою речь маленький, пухлый, лысый, как коленка,человечек.

Он лежал в одних трусах на топчане, застеленном белойпростыней. Крепкая грудастая красотка в кокетливом халатике нежно и сильноразминала его волосатые ляжки.

– Ну я же, это, в натуре, думал, «дурь» там или «чума», –бубнил, глядя в пол, здоровенный детина.

Он стоял босиком на толстом ковре массажного кабинета.Из-под коротковатых широких штанин выглядывали татуировки на ногах: «Ониустали».

– Он думал! – Маленький лысый резко сел на топчане. – Я тебевелел думать? Отвечай! Тебе что было сказано?

– Повести их немножко, – детина вжал голову в плечи, дажеростом стал ниже, – и «жука» поставить.

– Правильно, – кивнул лысый, – повести. А ты что натворил?Ты зачем полез шмонать номера?

– Ну так… Я ж как лучше хотел, в натуре… Слышь, Кудряш,может, это, короче, подкинуть взад ту тюльку?

– О Господи! – Лысый выразительно закатил глаза к потолку. –Тюльку! Это называется тальк. Тальк. И на банке написало, большими красивымибуквами.

– Так ведь не по-нашему. И мало ли, что написано. Не станутже писать «чума» или «дурь». Я увидел белый порошок, ну решил, это самое,проверить надо, в натуре.

– Слушай, Клятва, ты вправду такой идиот? Или дуру мне здесьгонишь? – вздохнул Кудряш.

Детина по кличке Клятва не знал, как ответить на этотвопрос. Он искренне не понимал, в чем провинился. Вещи в гостиничных номерахважного американского старикана и его переводчицы сами просились, чтобы ихпрошмонали. Сумки были открыты нараспашку, и он. Клятва, аккуратно сложил всена место. Если уж он зашел в номера, чтобы «жука» поставить, так почему бызаодно не протрясти вещички? И жестянку с белым порошком не заныкал по-тихому,а принес Кудряшу, в руки отдал. Откуда ж ему было знать, что там какая-тофигня, присыпка для подмышек?

– Ладно, – махнул рукой Кудряш, – иди, не отсвечивай. Можешьотдыхать сегодня.

Он со вздохом улегся на топчан, и молчаливая красоткамассажистка опять принялась за дело.

– Вот, Нинок, с кем приходится работать, – пожаловалсяКудряш, – таких ведь даже не научишь ничему. Новое поколение, мать их… И зонауже не та, тоже не учит, только портит неокрепший молодняк. Тупеют они нынче, взоне-то. Тупеют и развращаются. Там ведь тоже все решают деньги, а не закон. Нето что раньше.

Нина зачерпнула немного массажного крема из открытойбаночки, растерла в ладонях и принялась разминать дряблые, жирноватые плечиКудряша. На плечах красовались вытатуированные генеральские погоны.

– И посоветоваться не с кем, – продолжал Кудряш, – никомунельзя верить, ни единой душе. Вроде везде есть свои люди. Столько денег трачуна стукачей и не пользуюсь почти. Но попробуй перестань их, оглоедов, кормить…Ох, лучше и не пробовать. А хорошо бы, Нинок, мне самому такого вотпрофессора-консультанта нанять, – мечтательно вздохнул он. – В лучшихуниверситетах Америки и Европы целые факультеты открыли, чтобы таких вотпсихологов, сыскных псов, выращивать. Но наши-то гебуны хороши! Здорово их,видать, трясут сверху, если они профессора из Штатов выписали для консультаций.Уж не про меня ли консультироваться станут? Спасибо, предупредили старыедрузья. Вот только не знаю я, что мне с этим профессором делать. И с девкой,переводчицей. Девка не простая, ох не простая. Навещала она двух интересныхстарушек, ужинала с ними, чай пила и часа три о чем-то беседовала. Вот куданадо бы «жучка» поставить… Да кто ж знал? Ох, задачка получается, Нинок. Непромахнуться бы. Как думаешь, киска, что делать-то?