— Мне очень жаль…

Марк молчал, глядя в одну точку. Сейчас он выглядел гораздоболее безумным, чем Ольга.

— Наверное, я бы поступил точно так же, если бы хотелспасти любимую женщину… Когда вы узнали о том, что произошло?

— Я не знаю… Когда увидел ее окровавленную одежду.

И перепачканные руки… Тогда я подумал, что это не можетзакончиться хорошо. А потом пришли вы. С этой чудовищной новостью об убийстве…Но я не мог… Не мог предать ее.

Вы рассказали обо всем. О том, как был убит Игорь. Я понял,что это действительно она. Господи, зачем только он приехал? Я говорил вам, язаказал билеты на самолет. Если бы Инка не разбилась, все было бы совсемпо-другому. Он бы не прилетел… Господи, ведь это же я вызвал его. Своими рукамиподписал ей смертный приговор. Ей и себе.

— Не стоит винить себя, Марк. Вы ни в чем не виноваты.

Все равно это проявилось бы — раньше или позже.

— Но не было бы убийства… Я показал бы ее лучшимврачам, я положил бы ее в самую лучшую клинику. Я заплатил бы любые деньги,только бы она была здорова. Я пошел бы и набольшее…

— А вы и пошли. Зачем вы попытались свалить всю вину наИнессу? Вы ведь умный человек, Марк. Вы понимаете, что то, что группа неприехала, — это чистая случайность.

Как только бы она здесь появилась, все стало бы на своиместа. Ее отпечатки на ноже, кровавый след на стене в комнате…

Вы бы все равно ее не спасли.

— Не знаю. Я потерял голову.

— Когда вы излагали мне версию о причастности кпреступлению Инессы Шмариновой, вы вовсе не выглядели растерянным. Ваша версиябыла безупречной… Во всяком случае, она выглядела вполне правдоподобной.Единственно правдоподобной в сложившихся обстоятельствах.

— Я просто знал, что в ванной комнате сидит моя жена,которая никак не может смыть кровь. Я должен был защитить ее. Ведь Игорю уженичем нельзя помочь.

— Боюсь, что и Ольге уже ничем нельзя помочь.

— Нет. Ее должны вылечить… У нас же есть врачи. Естьпрепараты…

— Даже если бы это произошло, даже если бы еевылечили, — она ведь навсегда будет травмирована этим убийством.

— Но вы должны понять, она не ведала, что творила. Акогда узнала об этом — сама ужаснулась. Вы знаете, что такое каждый день ожидатьэтого ее страшного беспамятства? Этого раздвоения личности. Последние несколькодней я прожил, как в аду. Зачем мы только сюда приехали? Не было бы этойцыганки в аэропорту — она как будто запрограммировала Ольгу.

— Марк, не будьте ребенком! Не нужно цепляться завнешние обстоятельства. Во всем этом никто не виноват, кроме дурнойнаследственности.

«Кроме дурной наследственности» — так мог бы сказать Володя.Это были слова из его жизни с печатной машинкой и сочинением сказок. Звягинцевподумал о том, что начинает говорить с Марком его языком — языком, на которомне понимают дешевого пива и толстых животов.

…Ольга попросила оставить ее, она хотела справиться спроисшедшим одна. Она не могла больше видеть людей. Она еще долго не сможетвидеть людей.

За несколько часов Радик и Коля подготовили коттеджКрасинских. С согласия Марка и по ее собственной просьбе она должна былапробыть там до приезда оперативной группы.

Марк настаивал на том, чтобы ему тоже разрешили вернуться вкоттедж, но Ольга категорически воспротивилась этому.

Она должна нести свой крест одна.

Чувствуя себя подлецом, Звягинцев шепнул охранникам, чтобыони укрепили окна и сняли с них все ручки — от греха подальше, вдруг на Ольгуснова накатит безумие.

Сами же охранники должны были выполнять своинепосредственные обязанности в коттедже: одна из двух комнат отводилась им.Марк согласился временно пожить в импровизированном кабинете Звягинцева вадминистративном крыле: там был диван и даже маленький санузел. Он забрал изкоттеджа кое-что из вещей: неизвестно, как долго придется ждать развязкибурана.

Звягинцев действительно нашел комбинезон Ольги в одном из еечемоданов. Вся ткань впереди была обезображена уже подсохшей кровью: ни Ольге,ни Марку даже в голову не пришло застирать ее. Ясно, что Ольга быладеморализована, а Марк… Ольга права — скорее всего, Марк действительнособирался уничтожить улику.

Звягинцев не мешал им проститься, когда Ольга отправлялась вкоттедж — в ссылку, в изгнание, в камеру предварительного заключения. Это былотяжелое прощание. Ольга больше не принадлежала Марку, а Марк больше непринадлежал ей.

Звягинцев и охранники тактично отошли в сторону, пока Ольгаи Марк говорили друг другу прощальные слова. И молчали в последний раз. Онкрепко сжимал ее холодные безучастные руки, но она даже не чувствовала этихпожатий.

— Я люблю тебя, кара… — шептал он затертые до дырслова. — Я не оставлю тебя… Я найду лучших врачей. Ты поправишься, тывыздоровеешь, и все будет как прежде.

— Марк, ты же знаешь, что ничего не будет как прежде.

Что ничего уже не будет.

— Я не верю.

— Марк! Если даже я сама поверила в то, что убиласвоего отца… Не нужно сопротивляться, Марк. Ты свободен. Я хочу, чтобы ты былсвободен. Позаботься об Инке.

Лицо его исказила гримаса, но он все же нашел в себе силысказать:

— Да, конечно.

— Папа так любил ее.

— Я знаю.

— Ты заберешь ее отсюда?

— Конечно.

— Марк… Ты переложил снотворное? Ты ведь унес его изванной.

— Почему ты об этом заговорила? — испуганноспросил он.

— Мне нужно снотворное.

— Зачем?

— Ну что ты как маленький… Я просто не смогу спать стем, что знаю о себе. Ты прав. Мне нужно успокоительное.

Чтобы хотя бы на время забыть и забыться.

— Я не скажу тебе…

— Пожалей меня, Марк.

— Что ты задумала, кара?

— Ты что, боишься, что выпью целый пузырек? Что язахочу покончить с собой?

Его лицо исказилось гримасой боли.

— Я не скажу тебе…

— Пожалуйста . Я обещаю тебе, что ничего не сделаю ссобой. К этому я не готова. Во всяком, случае пока. Мне просто нужно заснуть.Пожалей меня.

— Хорошо, — он все-таки сжалился над ней:последний жест отчаянно влюбленного. — В сумке для лыжного снаряжения, вовнутреннем кармашке, там, где обычно лежат очки.

— Спасибо, Марк. А теперь уходи.

— Нет.

— Уходи. Мы увидимся, обязательно. Я ведь пока еще твояжена.