Потрясенный Мольдан ушел, за ним ушли его дети, и мыпринялись наводить порядок.

Надо ли говорить вам, друзья мои? Да, да, разумеется: выхотите, чтобы я раскрыл перед вами всю мою душу целиком, и я ничего не будускрывать. Что-то вспыхнуло в моих жилах при виде тела, у которого только чтоблагодаря мне была отобрана жизнь: искорка непостижимого каприза, который, каквы увидите, вскоре полностью овладел мною, зажглась в моем сердце, когда яувидел несчастную и все еще прекрасную женщину. Раздевая ее, Викторияпредставила мне прелести необыкновенной красоты, и я обезумел от желания…

— Я хочу сношать ее, — заявил я гувернантке моихвоспитанников.

— Но она уже ничего не почувствует, сударь.

— Ну и что? Разве есть мне дело до ощущений предмета,который мне служит? Конечно, нет: неподвижность этого трупа сделает моеудовольствие еще острее. Разве это не моих рук дело? Что еще надо, чтобы янасладился успехом своего коварства?..

И я приготовился… Но пыл моих необузданных желаний обманулмои ожидания, меня погубило излишнее возбуждение: едва рука Виктории коснуласьмоего члена, как я исторг сперму, которую не мог более сдерживать, игувернантка окропила ею неподвижные прелести прекрасной супруги моего хозяина.Потом мы продолжили прерванное занятие, смыли водой следы крови, залившейкомнату, и спрятали труп в цветнике, окаймлявшем террасу рядом с моей комнатой.На следующий день Мольдан получил поддельное письмо, в котором подруга его женысообщала ему, что эта достойнейшая супруга только что заболела у нее в доме ичто она просит прислать Викторию ухаживать за ней. Девушка исчезла с хорошимвознаграждением, обещала молчать и сдержала слово. По истечении нескольких днейвыдуманная болезнь мадам де Мольдан настолько обострилась, что оказалосьневозможным привезти ее домой. Виктория периодически сообщала новости, Мольдани дети якобы целыми днями молились о выздоровлении жены и матери. Наконецчестнейшая супруга скончалась, и мы надели траур. Однако Мольдан не обладал нитвердостью, требуемой для великих злодейств, ни умом, необходимым дляуспокоения угрызений: раскаиваясь в своем преступлении, он возненавидел егопричину; он больше не притрагивался к своим детям и упросил меня вернуть ихзаблудшие души на путь истинный, с которого их отвратило наше беспутство. Каквы, наверное, догадываетесь, я сделал вид, будто согласен, и пообещал сделатьвсе возможное.

Тогда я понял, что для достижения цели мне надо сновапоменять средства. И я взялся за Сюльписа: представил ему весь ужаспреступления, совершенного его отцом.

— Такой монстр, — сказал я, — способен навсе. — Да, друг мой, — продолжал я, воодушевляясь, — теперь итвоя жизнь в опасности; мне известно, что совсем недавно, стремясь уничтожитьследы своего злодеяния, он запер Викторию под замок… Он хочет посягнуть и натвою свободу, а для верности, когда ты окажешься взаперти, он тебя отравит… Итвою сестру тоже… Бежим, Сюльпис, предупредим новые преступления этогожестокого человека, но прежде пусть он падет под нашими ударами. Если бы егопоступок стал известен, на него обрушилась бы вся сила законов, и их мечпокарал бы его, так давай будем столь же справедливы и избавим мир от этогоопасного злодея. Он никого не допускает к себе, кроме тебя, так как сделалсянелюдим и подозрителен, и ему кажется, что все, кто к нему приближается, держатв руке кинжал возмездия. Возьми же сам это оружие и вонзи его в грудьпреступника, отомсти за свою мать, чья страждущая душа летает над тобой, ираздирающие сердце крики жертвы будут звучать в твоих ушах, пока твоя рука непринесет искупительную жертву… Знаешь, друг мой, я и на тебя буду смотреть какна чудовище, если ты поколеблешься хотя бы на минуту: тот, кто не осмеливаетсяпокарать преступление, если это в его силах, столь же виновен в моих глазах,сколь и тот, кто его совершает. Обращаться к правосудию бесполезно, поэтомутебе ничего не остается, как действовать самому: торопись же, умоляю тебя, илиты недостоин жить на этом свете.

Несколько дней подобных инсинуаций, как и следовало ожидать,затуманили голову юноши; я дал ему яд, он схватил его с жадностью и скорозапятнал себя ужаснейшим из злодейств, думая, что служит добру.

Поскольку у Мольданов остались лишь очень далекиеродственники, был учрежден опекунский совет, доверие которого я настолькозавоевал, что меня назначили хранителем состояния и оставили воспитателемсирот. С тех пор все деньги в доме проходили через мои руки, и тогда яприступил к исполнению последней стадии своего плана.

Я решил, что для его осуществления следует обработатьЖозефину точно таким же образом, как это было с успехом сделано в отношенииСюльписа.

— Итак, — заявил я прекрасному невинномусозданию, — у вас нет и не будет иного средства быть счастливой, кроме какизбавиться от брата: я знаю, что как раз в эти минуты он замышляет против васзаговор и с намерением унаследовать самому все состояние он предлагает заточитьвас на всю жизнь в монастырь. Пришло время, Жозефина, раскрыть перед вами всюгнусность этого человека: он один виновен в смерти вашего отца и вашей матушки,он один замыслил этот чудовищный план, он один привел его в исполнение, и скоровы тоже станете его жертвой, вы умрете в течение недели, если ему не удастсязаточить вас на всю жизнь… Стоит ли говорить еще чего-нибудь? Он уж спрашивалменя, где продаются яды, которые способны укоротить жизнь человека. Вы знаете,что я ему не скажу, но он может обратиться к другим, поэтому надо опередитьего, надо мстить тем, кто покушается на вас, и в этом нет никакого злодейства.Кстати, насчет яда, который просит у меня Сюльпис: что, если я предложу еговам, Жозефина, чувствуете ли вы в себе силы употребить его?

— Да, — ответила моя ученица, обнаружив тем самымбольше характера в себе, чем я предполагал, — я верю всему, что ты сказалмне, Жером. Некоторые речи Сюльписа говорят о том, что ты прав, считая еговиновником смерти отца, и я хочу отомстить за эту смерть. Скажу больше, Жером:я тебя люблю и не возьму в мужья никого другого, кроме тебя; тебе доверяют нашиопекуны, проси у них моей руки, я поддержу тебя, если же нам откажут, захвати ссобой как можно больше денег, уедем в Швейцарию и поженимся там. Имей в виду,что только при этом условии я пойду на преступление, которое ты мнепредлагаешь.

Ее слова слишком совпадали с моими намерениями, чтобы я несогласился сразу. Как только Жозефина мне поверила, она стала действовать; всесвершилось за завтраком: она сама подала брату шоколад, бросив в чашку двазернышка аконита, который я ей дал. Сюльпис издох на следующий день вжесточайших конвульсиях, за которыми Жозефина наблюдала с большимхладнокровием, чем я в ней предполагал: негодница не отходила от изголовьякровати брата, пока он не испустил дух.

«О Жером! — возликовал я про себя. — Итак, тыторжествуешь, и твое коварное обольщение наконец внесло великие беды всемейство твоего единственного друга, единственного твоего покровителя! Неуспокаивайся на этом, Жером, нельзя стоять на месте, если хочешь стать злодеем:жестокое поражение ждет того, кто не проходит до конца путь порока, единождыступив на него»… Я всю ночь провел с Жозефиной; злодеяние, которым оназапятнала себя, вернуло ей в моих глазах все очарование, которое она утратила врезультате наших долгих совместных утех. Через два дня я ее уверил, что в самомделе просил у опекунов ее руки, но что явное различие нашего социальногоположения и материального состояния повлекло за собой отказ.