Я был весьма доволен и искусно скрывал эту двойную интригуцелый год, и в продолжении этого периода не было дня без того, чтобы мы вновьне праздновали подобные жертвоприношения. Наконец появилось отвращение, и сним, как это обычно всегда у меня бывает, пришло желание дать волю своемуковарству. Я не имел иного средства удовлетворить эту прихоть своего жестокоговоображения, кроме как объявить господину де Мольдану о тайных занятиях егодетей. Я предвидел всю опасность такого шага, но был уверен, что моя голова,богатая на злодейские выдумки, предоставит мне разнообразные возможностиодержать победу. Я предупредил Мольдана; о Боже, каково было мое удивление,когда я вместо гнева увидел на его лице улыбку!

— Друг мой, — сказал мне мошенник, — яфилософски отношусь к таким забавам; будь уверен, что если бы я был так строг вморали, каким ты меня считаешь, я бы навел о тебе более подробные справки, итогда уже по причине твоего возраста ты не получил бы места, на котороепретендовал. А теперь, Жером, — продолжал Мольдан, увлекая меня в кабинет,украшенный со всей роскошью, какую только может позволить себесладострастие, — позволь показать тебе образчик моих нравов.

Говоря это, распутник расстегнул мне панталоны и, взявшисьодной рукой за мой член, другой за мое седалище, добрый папаша двух моихвоспитанников скоро убедил меня в том, что не ему должен был я жаловаться набезнравственное поведение его детей.

— Стало быть, друг мой, ты видел, как онисношаются, — продолжал Мольдан, вставляя свой язык в мой рот, — и этозрелище привело тебя в ужас? Хорошо, тогда я клянусь, что мне оно внушило бысовсем иное чувство. Чтобы доказать тебе это, прошу тебя поскорее дать мневозможность полюбоваться этим чудесным спектаклем. А пока, Жером, я покажу тебесамым наглядным образом, что мое распутство не уступает распутству моих чад.

И любезный советник, склонив меня на диван, долгорассматривал мой зад, страстно лобзал его и наконец с силой вошел в меня,

— Настал твой черед, Жером, — сказал он,закончив, — вот мой зад, займись же им.

Я быстро исполнил его желание, и развратник, завершая сцену,велел мне предоставить детям всю свободу, какую они пожелают, чтобы они могливыполнить планы, которые имеет на их счет природа.

— Было бы жестоко мешать им, — добавил он, —а мы с тобой неспособны на жестокость, тем более, что они никому не причиняютзла.

— Однако, — возразил я этому странномугосподину, — если бы я имел подобную склонность к распутству, неужели выпростили бы мне это?

— Не сомневайся! — сказал мне Мольдан. — Я быпотребовал от тебя только доверия. Признаюсь даже, что я полагал твою связь смоими детьми свершившимся фактом и огорчен, что резкость твоих жалобсвидетельствует об обратном. Оставь свой педантизм, мой милый, в тебе естьтемперамент, я вижу это, займись утехами вместе с моими детьми и завтра жесделай так, чтобы я застал их вместе.

Я удовлетворил желание Мольдана: подвел его к щели, которуюпроделал для себя, сказав, что это сделано для него, и негодяй прильнул к ней,предоставив в мое распоряжение свою задницу. Сцена была восхитительна, она уженастолько разожгла его воображение, что либертен извергнулся два раза кряду.

— Я не видел ничего столь прекрасного, — заявилон, отходя от щели, — я больше не могу совладать с собой, поэтомунемедленно должен насладиться этими чудными детками. Предупреди их, Жером, чтозавтра я хочу развлекаться вместе с ними, и мы вчетвером получим ни с чем несравнимое удовольствие.

— По правде говоря, — сказал я, разыгрываяосторожность, которую счел уместной в данных обстоятельствах, — я никогдане думал, что учитель ваших детей получит от вас поручение развращать их.

— Вот как плохо ты понял значение слова «мораль».Истинная мораль, мой друг, неотделима от природы; именно в природе заключенединственный принцип всех моральных заповедей, а коль скоро она сама внушаетнам все наши беспутства, ни в одном из них нет ничего аморального. Если насвете и есть существа, чьими прелестями я хотел бы насладиться особенно, такэто те, которые обязаны мне жизнью.

— Ладно, сударь, — сказал я, круто изменив своипланы и не отказываясь от скорого отмщения, а лишь стараясь растянуть этоудовольствие, — завтра ваше желание будет исполнено: я предупрежу вашихдетей, и мы оба в их объятиях позволим себе все самые пикантные излишества,какие есть в распутстве.

Я сдержал слово. Сюльпис и Жозефина, хотя и были несколькоудивлены моим сообщением, тем не менее обещали отнестись со всейблагосклонностью к фантазиям своего папаши и сохранить в самом глубоком секретето, что между нами произошло. И вот прекраснейший из дней осветил самуюсладострастную из всех сцен.

Ее местом стал роскошный кабинет, в котором я уже был сМольданом; обслуживать предстоявшую вакханалию должна была очаровательнаягувернантка восемнадцати лет, три недели назад приставленная к Жозефине и, какмне показалось, пользовавшаяся особым доверием и расположением Мольдана.

— Она не будет лишней, — сказал мнесоветник, — ты видишь, как она прекрасна и, поверь мне, она не менее тогораспутна. Погляди, — продолжал Мольдан, загоняя Викторию сзади, —погляди, друг мой, можно ли найти более очаровательную жопку!

— Она действительно хороша, — признал я, разминаяее, — но льщу себя надеждой, что увидев аналогичные предметы вашихпрелестных детей, вряд ли вы отдадите ей предпочтение.

— Вполне возможно, — отвечал Мольдан, —однако хочу признаться тебе, что на данный момент мне нравится именно эта.

И он от всей души несколько минут обнюхивал и облизывал ее.

— Пойди, Жером, — сказал он наконец, — пойдиза нашими жертвами и приведи их сюда голенькими. Следуй за Жеромом, Виктория,ты подготовишь для них соответствующие туалеты, а я тем временем проникнусьпохотливыми мыслями, исполнение которых украсит наше празднество… Да, япридумаю что-нибудь необыкновенное.

Мы с Викторией вошли к детям; они нас ждали. Газовыенакидки, ленты и цветы — вот единственные одеяния, которыми мы их прикрыли.Виктория занималась мальчиком, я — девочкой; когда мы вернулись, Мольдан, сидяна диване в окружении зеркал, занимался мастурбацией.

— Смотрите, сударь, — начал я, — вотпредметы, достойные вашего сластолюбия, смело пользуйтесь ими, пусть неостанется ни единой сладострастной выдумки, какую вы не употребите с ними, иповерьте, что они очень счастливы оказаться достойными ненадолго вашеговнимания и готовы удовлетворить вас с самым полным повиновением и смирением.

Мольдан меня уже не слышал: дыхание его участилось, онбормотал что-то и исходил похотью.

— Дайте мне хорошенько рассмотреть все это,Жером, — сказал он мне, — а вы, Виктория, поласкайте мне член, ипусть ваши ягодицы постоянно находятся у меня под руками.

Я начал с Сюльписа: я подвел его к отцу, и тот долго не могот него оторваться, целуя, гладя, обсасывая его, осыпая его член и зад нежнымии настойчивыми ласками. Следующей была Жозефина: она была принята с тем жепылом, после чего начались сатурнами.