Томас не ответил, начал беречь дыхание, подъем уже давалсятрудно, но на языке вертелось спросить еще и о Гульче, нарочито ли оставил,можно бы и с собой взять, но калика как чуял, сказал громче:

— Словом, наврут, как крестоносцы о своих походах!

И Томас сразу забыл про Гульчу, про оставленных передпорогом спасенных людей, полез быстрее, чтобы нагнать и высказать язычнику все,что думает о дикарях, смеющих рассуждать о высших ценностях, которым служатрыцари Креста.

Знакомый запах становился все мощнее. Пот заливал глаза,Томас хрипел и захлебывался потоками горько-соленой воды, не до запахов,наконец под руками опоры не оказалось, и он вывалился в обширную блистающуюоранжевым огнем пещеру. Там стоял треск, блестел пол, но его почти не видноиз-за быстрых, как молнии, черных тел. Муравьи, огромные, как молосские доги,молниеносно набрасывались на желтое, вгрызались, от скрежета Томасаперекашивало, он хватался за уши, а муравей, выломав оранжевую глыбу, со всехног несся по наклонному ходу верх, исчезал в темноте.

От черных тел все меркло, панцири терлись и сталкивались стакой силой, что лопнул бы и рыцарский доспех, но муравьи самозабвеннобросались на золотую жилу, выгрызали крупные слитки, тут же без передышкимчались обратно.

— Развивается семья, — сказал Олег соблегчением. — Я боялся, что вымрет такая красота.

Томас прохрипел, еще не в состоянии остановить ходящуюходуном грудь:

— А почему золото? Что в нем понимают?

— Мягкий металл, — объяснил Олег. — Грызтьлегче. Им места нужны для личинок, понимаешь?

Он махнул рукой, рыцарь сам личинка, приблизился к одному измуравьев, потолковал на языке жестов, тот нетерпеливо отмахивался, но каликабыл настойчив, и муравей не мог отказать голодному собрату: выдавил из зобакаплю желтого меда, размером с крупную дыню. Олег подхватил в обе ладони, капляначала протекать сквозь растопыренные пальцы. Томас спохватился и тожеподставил руки. Напились, сразу ощутив прилив сил, а потом Олег перехватил ещемуравья, вытребовал едко пахнущую каплю из брюшка. Томас первым торопливоразмазал по доспехам, смочил шлем и даже подошвы ног.

— Понятно, не тронут, — сказал Томас, — разуж пахнем по-ихнему... но как выберемся?

— Ножками, ножками, — предложил калика, — нежелаешь?

— Почему? — ответил Томас с надменностью. — Яне страшусь себя утрудить! Ибо только тот будет достойным королем, кто самзнает нужды простолюдинов.

Он гордо шагнул в муравьиный поток. Его толкали и пихали, ноон держался без страха. Когда уже взобрался на высоту человеческого роста,голос калики остановил:

— Можно попробовать штуки похитрее...

Томас отступил в сторону:

— Прикинуться дохлыми? Они ж своих выносят наверх...

Олег сказал в сомнении:

— Не все, не все... Некоторые виды поедают трупы. Да ите, которые выносят, им надо выждать, чтобы трупы засмердели.

Томас отвернулся, начал молча карабкаться. Калика остался,пыхтел, разговаривал сам с собой. Томас же упорно лез в полной темноте, держасьпоближе к стене. Муравьи шныряли быстрые, как камни, брошенные из катапульты, ипочти такие же смертоносные. По доспехам часто чиркало, скрип был такой, словножелезом по железу, панцирь муравьев выковывался веками, а если верить калике,то и миллионами лет, не приведи Господи даже вообразить такое число, враз либопоседеешь, либо свихнешься от недостойной рыцаря мудрости...

Когда он снова начал глотать свой пот, снизу донессяхрипловатый веселый голос. Показался слабый огонек, быстро приблизился,промелькнул и унесся вперед, только по доспехам уже не чиркнуло, а словно былягнул конь. Томас в бессилии выругался: успел увидеть калику, что как лягушкараспластался на муравье, оба вцепились в одну и ту же золотую глыбу.

Он как страшный кошмар помнил огромного злого муравья, тотноровил задеть им все выступы, словно пытался обломить торчащие руки-ноги, дабынести легче. Доспехи гремели, сминались как тонкая жесть, все тело сперва ныло,потом стонало, а когда выбежали в просторную пещеру, Томас выл, не сдерживаяпод шлемом слезы.

Муравей внезапно выпустил его из жвал. Томас грохнулся свысоты ступеньки, но тело отозвалось такой болью, что он процедил сквозь зубысамое страшное из ругательств, которое только промелькнуло в затуманенном больючерепе. Из блеска и грохота донесся сочувствующий голос:

— Давай-давай, здесь можно!... Все-таки к аду ближе,чем к небесам.

Калика отряхивал мокрые портки, волосы его прилипли иблестели, он весь был в муравьиных слюнях, но зеленые глаза смотрели весело.

— Где... мы? — прохрипел Томас.

Он лежал, распластанный, как большая рыба на столе повара.Рук почти не чувствовал, а вместо ног были чугунные колоды. Калика погляделсверху:

— Хорош... До поверхности рукой подать. Я ошибся, ониэтим золотом крепят стены.

Томас вывернул шею, дико огляделся. Гигантская пещера всяисходила нестерпимым блеском, который может придать только золото. Все щелизабиты золотом, воздух теплый и наполненный странным зовущим запахом, откоторого Томас ощутил странное возбуждение, кровь отлила вниз, ему вдругполучилось присутствие огромной благоухающей женщины.

В сотне шагов дальше муравьи суетились как ополоумевшие.Сталкивались друг с другом как пьяные, а в самом центре живого кольца из черныхтел колыхалось нечто белесое, исходящее истомой. Время от времени оттудавырывался муравей, убегал, лишь у третьего Томас успел заметить в жвалахкрохотную блестящую жемчужину, которую муравей держал с величайшей бережностью.

— Царица, — кивнул Олег. — Ее покои. Ну,пошли?.. Вон ход на поверхность.

Томас со стоном встал на четвереньки. Калика подхватил егопод руку, сказал убеждающе:

— Все-все, здесь в самом деле не больше сотни шагов. Еслипо прямой, конечно. Не понимаю, почему так близко... Видать, сверху лежитмонолитная гранитная плита, тогда понятно...

— Что понятно?

— Солнцем прогревается, — объяснил Олег. — Апотом долго держит тепло. Муравьям это на руку, дольше могут трудиться. Да иличинкам надо тепло, развиваются быстрее.

Томас стиснул зубы так, что перекусил бы эту гранитнуюплиту. Зануда уже забыл где они, рассуждает о муравьях, как будто останетсяздесь жить:

— А как мы? В обход?

— Ну... авось отыщется щелочка...

Томасу казалось, что он несколько раз терял сознание, когдаодолевал эти последние сто шагов. Скорее всего, сто по прямой оказались тысячейпо наклонной, а муравьи, несведущие в геометрии, любили еще и зигзаги, егоголовой стесывали все неровности, хорошо — забрало опущено, иначе стесывал быкамни зубами.