— Опять приманка?

— Да, — сказал Олег медленно. — Боюсь, что ввашем христианском раю нас как раз и ждут настоящие. Те, кто проникал в ад истроил нам ловушки.

Томас долго молчал, струи дождя разбивались о его голову иплечи яркими брызгами. Прошептал едва слышно:

— То-то мне показалось, что Сатана о Ярославе вовсе неслыхивал...

Гром ломал небосвод с такой яростью, что от грохота трещалаголова и ломило уши. Молнии слепили, а ливень бил по земле так, что взлетающиекомочки грязи выглядели странным чудовищным чертополохом. Олег взглянул из-подруки на блестящую, в потоках воды фигуру рыцаря, прокричал зло, едва прорываясьсквозь грохот:

— Говоришь, Илья-пророк на колеснице там носится?Странные забавы у смиренного пророка!

Томасу почудилось покушение на устои религии, крикнулпредостерегающе:

— Неисповедимы пути Господни!

Олег услышал, гаркнул еще злее:

— Ну да, неисповедимы!.. Все исповедимо. Если знаешь закакой конец меча браться.

Томас вытянул руку, чтобы убедиться, что даже кончиковпальцев не увидит за ливнем, но тяжесть падающей воды пригнула руку, словно кней подвесили скалу.

— Дьявол, — ругнулся он невольно. — В адубыло хоть сухо. Да и тепло...

Олег крикнул яростно:

— Дурак он, твой Илья-пророк! Скалы и так блестят, а онеще поливает... Остальной дождь вон в море сбросит, а народ на полях дождя недождется!

— Сэр калика...

— Задницу бы надрать твоему пророку!

Среди грохочущих туч страшно треснуло. Молнии полыхнулиособенно ярко, и в блистающем облаке появилась четверка коней, влекущаяколесницу. Томас едва успел увидеть на передке высокого человека с непокрытойголовой. Волосы трепало ветром, лик яростен, глаза горят жаждой убийства. Онбыл в белой хламиде, но в разрезах широких рукавов блестели металлическиещитки, оберегающие руки от чужого оружия.

Колесница во мгновение ока оказалась на земле. Кони храпелии яростно били копытами, высекая снопы багровых искр. Человек из колесницыкрикнул страшным голосом:

— Кто здесь собирался надрать мне задницу?

Олег опешил, пробормотал:

— Ничего себе, пророк... Это с его-то разбойной рожей?Такой напророчит... всю жизнь будешь отвары пить, да и то ежели уцелеешь!

Томас зашептал горячо:

— Сэр калика, повинись! Повинись, говорю. Пророки всемилосердные, простит.

— Это он-то милосердный? — изумился Олег. В голосекалики были страх и изумление. — Эй, мужик!.. Мы с тобой не ссорились! Илиссорились?.. Больно голос твой знаком...

Человек в белой хламиде уже соскочил, в правой руке держалогненный кнут, вокруг сгорал воздух, волна жара достигла лица Томаса. Онощутил, как нагреваются доспехи. Илья-пророк двигался с легкостью, несмотря натяжелые железные поножи, грубые сапоги на двойной подошве, окованные блестящимжелезом. Щит и меч остались в колеснице, Томас не успел разглядеть герб, а сампророк сделал два шага в сторону растерянных людей, но вдруг заколебался,остановился, а затем и вовсе попятился к колеснице.

Олег к ужасу Томаса выскочил следом:

— Да погоди ты!

— Нечего мне с тобой... — прорычал пророк. Спинауперлась в колесницу, он бросил кнут, не глядя, на дно, тот сразу погас, а Олегнеожиданно вскрикнул:

— Перун!

Илья-пророк вздрогнул, взялся рукой за борт, намереваясьподняться в колесницу. Олег в два прыжка очутился рядом, ухватил за широкийбелый рукав:

— Погоди!

Илья-пророк грозно вперил в него страшные очи:

— Смертный!.. Ты осмелился...

Олег пробормотал:

— Неужто я обознался?.. Гм... Ох, прости...

На лице Ильи промелькнуло облегчение, и тогда Олег, к ужасуобомлевшего Томаса, вдруг ухватил за хламиду на груди Ильи-пророка, резкодернул. С треском отлетела золотая застежка, белая хламида распахнулась. ГрудьИльи-пророка была широка как дверь, поросла густой шерстью, в пластинах мышц. Ана левой половине груди белел глубокой шрам длиной в ладонь.

Томас ахнул от святотатства, вжал голову в плечи.Илья-пророк набрал в грудь воздуха, глаза сверкнули яростью:

— Ты посмел...

Голос его был подобен грому. Олег выставил ладони,защищаясь:

— Да ладно тебе, Перун!.. Подумаешь, застежка. Другуюприцепишь. Я только не понял, почему теперь Илья-пророк?.. Хотя, прости, ядурак... Понимаю.

Илья-пророк некоторое время испепелял его полным бешенствавзглядом. Затем к изумлению Томаса тоже опустил плечи. Голосом, еще дрожащим отярости, сказал хрипло:

— Почему думаешь, враг мой... а тебе я враг вдвойне,что не уничтожу тебя сейчас?

Томас снова сжался. Олег ответил с печалью:

— А мы уже уничтожены, Перун... Или Илья-пророк, еслитебе так ныне привычнее.

Илья-пророк грозно блистал очами, широкие ноздри бешенораздувались. Лик был ужасен, глаза сверкали яростью. Наконец сказал грохочущимголосом, в котором еще слышался грозный прибой священной ярости берсерков,столь несовместимой с христианским смирением:

— Мне надо ехать.

— Новая служба? — спросил Олег с печальнойиронией.

Илья-пророк побагровел:

— Не твое собачье дело... Я и с грозой, как видишь, небольно расстаюсь. И кони у меня все те же. И вообще, что я потерял особенное?Почти ничего!.. А ты опять народ мутишь?

Олег покосился на Томаса, короли тоже не жалуют смутьянов,спросил внезапно:

— Постой, значит ты теперь вхож на небеса?

— Я всегда был вхож, — ощетинился Илья-пророк.

— Нет, на нынешние... небеса победителя.

— Вхож, — ответил Илья-пророк, в голосе святогоТомас ощутил настороженность. — Тебе-то что? Я во все небеса не то, чтовхож, а въезд! Прямо на этой колеснице. Еще и стопчу конями какого...пернатого, если через дорогу осмелится, когда я изволю ехать!

— Ого, ты в самом деле не простой подметала. Послушай,забудем на время старые распри. Теперь спорить не из-за чего, верно? Но мне смоим другом нужно обязательно попасть на небеса.

Илья-пророк отшатнулся. В глазах было гневное изумление:

— Куда-куда?

— На небеса, — повторил Олег, — в тот рай,который вытеснил наш вирий.

Илья-пророк прорычал, повышая голос:

— Да чтоб я, сам, привез врага...

— Мы идем спасать женщину, — сказал Олегпечально. — Не веру, не народ, не культуру... Просто женщину. Невестуэтого воина.