— Врешь, — донеслось со стороны Олега. — Тывсегда точно рассчитывал все варианты... И сумел как-то рассчитать, хотя ума неприложу... Мы сами случайно...

Голос Фагима донесся злой, раздраженный:

— Не расчет... Я решил, что все же доберешься... а тамвлипнешь... Берегись!

Томас услышал крик, стон, хрипы, сверху посыпались мелкиекамешки. Следом обрушилось тяжелое, вмяло в каменный пол с такой силой, чтоТомас разбил губы. Голос калики прогремел над ухом:

— Быстро! Бежим!

Томас пополз на четвереньках, бока обдирало острыми камнями.Ход был настолько узок, что дважды застревал, думал там и помереть, невольникипрорубывали путь к побегу для своих исхудавших тел, но калика как-то же пролез,а он тоже не былиночка....

Едва не плача от боли и усилий, мокрый, стонущий, онпротискивался, выдирался из цепких каменных тисков, разбивал в кровь лоб илокти, сипел и хрипел, а когда впереди повеяло другим воздухом, заплакал отизнеможения. Там был неумолчный грохот, сильный запах пота и нечистот. Сильныеруки ухватили за голову, дернули, Томас ощутил, что высунулся в мир, где нетстен, как и пола, в страхе замахал руками. Олег дернул еще, и Томас вывалилсяна близкое дно гигантской ямы.

Луна была за тучами, но глаза настолько привыкли к темноте,что Томас смутно различал стены, трещины, груды молотов. Совсем близкодвигались как призраки темные тела, звонко били металлом по металлу. Вспыхивалиискры, в их слабом свете Томас различил, что невольники вбивают в каменьстальные клинья. Веревки уходили вверх, туда поднимались каменные блоки.

— Надо выбираться, — шепнул Олег. — Воняет,будто у христиан... ну, которые плоть истязают.

Томас с гадливостью ощутил, что лежит в нечистотах, а егогрудь бурно вздымается, заглатывая гадостный воздух, в котором вообще житьневозможно. Невольники топтались в дерьме по щиколотку, а где и по колено. Олегуже ухватился за одну из веревок, карабкался как мышь. Стража наверху, понялТомас, сюда нет смысла опускаться. Отсюда никуда не денешься... как считали доэтого времени.

Он подпрыгнул, ухватился за толстый канат, по которому ползкалика, догнал, ткнувшись головой в его подошвы. На следующем ярусе перевелидух, Томас спросил тревожно:

— Что там было?

— Стража решила проведать... — шепнул Олег.

— Значит...?

— Их задержат, насколько удастся. Но скоро отыщут ход.

Томас ухватился за следующую веревку, умному только шепни, ато и губами подвигай, он уже знает, что его ждет за кражу чужих кур. Каликакарабкался на одном уровне, добрались до третьего яруса снизу. Томас тут жеотыскал веревку, что вела еще выше, отдыхать некогда, так карабкались еще триуровня, пока не услышали над головами свист бичей, крики и стоны. Невольникиработали как одержимые, быстро связывали глыбы и подавали наверх, а когда глыбаиной раз срывалась, сами бросались под нее, чтобы не раскололась от удара.

Он уже ухватился на веревку, немало не думая о том, какпоявился голым перед глазами десятков огромных чертей, вооруженных иоткормленных, как вдруг сзади кто-то тронул за плечо. Он ухватил руку и едвауспел удержаться, чтобы не сломать, ибо за невольником еще двое держалиукрашенные чужими письменами ножны, из которых торчала рукоять Зу-л-Факара, аза их спинами угадывалась фигура третьего, он пытался протянуть Олегу длиннуюпалку, облепленную грязью и нечистотами.

— Боги, — вскрикнул Томас пораженно, — этоже...

— Торопись, — сказал Олег почти нормальнымголосом, в нем звучало нечеловеческое напряжение. — Они нас заметили.

Томас, ухватив меч, вскарабкался по веревке быстреерассерженного муравья. Калика успел на миг раньше, он одной рукой еще держалсяза веревку, а другой взмахнул посохом, целясь по ногам стража. Трое чертей,потеряв равновесие, с воплями полетели вниз, один обрушился на Томаса, тотвцепился в канат едва не зубами, с ужасом услышал как тот трещит, перед глазаминачали лопаться волоски, он взвизгнул как заяц и успел ухватиться за каменныйкрай бездны. Олег молча дрался, Томас подтянулся и, не восстанавливая дыхание,выдернул меч из ножен.

В измученное тело хлынула свирепая мощь. Он сразу ощутилсебя полным сил, молодой отваги и ярости.

— За Пречистую! — вскрикнул он яростно. — Бейгадов с крыльями!

— Отступаем, — крикнул Олег.

Он пятился, его посох слился в сплошную полосу, даже неодну, а несколько, кто совался вперед или пытался зайти с боков, тут жеотшатывался, опускался на землю. Томас презирал эти бескровные удары, вокругнего брызгало как в ливень, в воздух взлетали отрубленные руки, головы, кускимяса.

— Рыцари не отступают! — бросил он гордо.

— Томас, не будь дураком!

— Я... король, — ответил он, на один удар отвечаятремя, после чего сразу три черта превратились в шестерых, но не бросились вбой, а упали под ноги другим. — Дурака в короли не выберут...

— Их сбежится сюда... а уйдем, не погонятся...

— Ага, не погонятся, — возразил он, но тут жепонял, что стража не смеет покинуть каменоломню, ибо тогда разбегутся иостальные. — Ладно, уговорил...

Черти переглядывались, Томас не успел предупредить калику,что нечистые что-то замыслили, как вдруг они расступились, за их спинамимелькнули вскинутые руки с дротиками. Томас в смертельном страхе понял, чтоблестящие острия направлены в его незащищенную грудь, судорожно вскинул меч,удар был таков, что меч едва не вырвало из рук, в груди отозвалось остройболью, он заорал и прыгнул вперед с разящим мечом, погибать надо в разгарсхватки, рядом сухо трещали черепа под ударами боевой дубины калики, то бишьчародейского посоха...

Когда чертей осталось всего трое, они переглянулись иотступили. Томас пятился, пока не вступил в тень, там хищная рука каликиухватила как лапа дракона. Томас взвыл от боли в раненом плече. Свободной рукойпощупал грудь, ибо первый дротик отбил мечом, а второй должен был пронзитьнезащищенную доспехами грудь...

Кончики пальцев нащупали теплый металл, с которым настолькосжился, что не замечал. На блестящей поверхности креста не осталось дажецарапины. Из темноты раздался раздраженный голос:

— Если еще раз скажешь о чудотворном кресте, самприбью...

— Но он спас, — выдохнул Томас.

— Это Яра тебя спасла. Иди сюда... еще сюда... Атеперь, как говорил один знакомый король, от него и до следующего дубаперебежками... Иаред, ты где?

Томас тяжело дышал, в груди не только хрипело, но уже илязгало, грюкало, он чувствовал, как ошалелое сердце натыкается на ребра, чтокак голодные челюсти бешено ходят вверх-вниз.

— Я Томас, — просипел он, — если ты ужезабыл, в своей отшельнической рассеянности, как меня зовут.