Почему-то ее речь произвела на всю компанию большоевпечатление. Они смотрели на нее и молчали.

Может, она сказала какую-то глупость? Или позволила себелишнее? Или все дело в том, что они «свои», а она «чужая»?

— Инга Арнольдовна, а вы мне покажете, как нужно есть палочками?— вмешался Иван. — И мне правда можно снять кроссовки?

— Кроссовки нужно снять обязательно, — ровно сказалаИнгеборга. Ей было очень неловко, — и есть палочками я тебя научу. В этом нетничего сложного.

— Значит, — Степан опять подцепил ее руку. Ему хотелосьподержать ее за руку так, чтобы все это видели, — что мы имеем? МертвогоМуркина, который шантажировал Сашку и кого-то еще, о ком знал Петрович исобирался мне рассказать. Петровича, который умер предположительно отсердечного приступа, так ничего и не рассказав. Зато из его сообщения явствует,что Леонид Гаврилин тоже каким-то боком нас касается. Вроде он совсем ни причем, а оказывается, при чем. Сашка была в ночь на семнадцатое в Сафоново ивидела мою машину. Утром семнадцатого Черный подобрал в котловане моюзажигалку, про которую вспомнил только сейчас. Из всего этого следует, чтоМуркин шантажировал меня, и я его убил. Правильно?

— А тот, второй зам? — спросила Ингеборга, напряженноловившая каждое слово. — Ну, которого сбила машина. Или имеется в виду, что еготоже сбил ты?

— Нет, — сказал Степан мрачно и вытащил пальцы из кулачкаИнгеборги, — его сбил не я. Его пыталась убить его собственная жена, котораязастукала, что он ездит к любовнице. Это менты сказали. Она к ним сама пришла.

— Господи Боже мой, — пробормотала Ингеборга, — ужас какой.

Все помолчали, как на поминках.

— Каким-то образом нужно точно установить, моя машина былатой ночью в котловане или не моя, — наконец сказал Степан, — и если моя, то ктона ней ездил.

— Кто только на ней не ездит! — подала голос Саша. — Как этоможно установить, когда столько времени прошло?

— Не знаю, — буркнул Степан, — понятия не имею.

— А зажигалка? Как она в котлован попала? Когда ты еевсе-таки потерял?

— А черт ее знает. Я их всегда теряю, эти зажигалки. Якаждый день сигареты покупаю и новую зажигалку.

Ингеборга быстро на него посмотрела. Она еще мало знала его,но, даже зная его совсем мало, она очень отчетливо расслышала в его голосефальшь. Он явно не хотел сообщать о чем-то своему заму и драгоценной подруге.

— Я должен подумать, — сказал Степан, отвернулся и сталрассматривать рыбок в аквариуме, — Черный, оставь мне зажигалку. Может, я чегодельное вспомню. Только я еще раз хочу сказать, ребята, — я Муркина не убивал.И Петровича тоже.

— С чего ты решил, что Петровича… Петрович же от сердцаумер!

— Да, — согласился Степан, — от сердца.

Им было неловко друг с другом, и это было ужасно. Степан немог рассказать про пузырек, найденный в спецухе Петровича, Саша нервничала, аЧернов делал вид, что ничего не замечает.

Кроме того, и зама, и офисную барышню, как про себя называлаплатинововолосую Ингеборга, вконец измучило любопытство — появление шефа налюдях с дамой, очевидно, было явлением редким и загадочным, требующимнемедленного и долгого обсуждения.

Поэтому ужинать ни зам, ни барышня не остались. Чернов ещепотискал Ивана, покрутил, потряс, пободал, выражая нежность, а платинововолосаянапоследок оглядела Степана и Ингеборгу встревоженными оленьими глазами, и ониушли. Последний раз мелькнули белые волосы и стильная куртка «Беннетон»,швейцар в «драконовом», только синем, халате распахнул перед ними дверь, и ониисчезли из виду.

— Пап, а мы что, тоже есть не будем?

— Будем, будем, — успокоил Степан сына.

Голова болела, в ней было множество всякого-разного,неприятного и страшного, поэтому в данный момент Павел Степанов Ингеборгу совсемне боялся и думать о новом способе дрессировки зверей ему было некогда.

— Что такого ты знаешь про эту зажигалку? — спросилаИнгеборга. — Что ты не стал им говорить?

— Я не стал им говорить, что я свою зажигалку «Кельн Мессе»выбросил в офисе заказчиков где-то в начале апреля. Даже день можно точноустановить, потому что у меня в ежедневнике записаны все дни, когда я у нихбываю. Это целая история, визит в офис к заказчикам! В апреле я был у нихтолько один раз и зажигалку там выбросил. Точно. Я никак не мог прикурить, вней газ кончился. Я щелкал, щелкал, как дурак. А потом выбросил ее в корзину. Аэта, видишь, работает!.. — Он снова щелкнул зажигалкой и посмотрел на ровноепламя. — Я привез с выставки две — себе и Сашке. Сашкина у нее. Следовательно,это третья.

— Третья?

— Ее мог привезти только Белов. Или это просто какие-токосмические совпадения. Таких не бывает.

— Ты же сам сказал, что Белов тогда не курил!

— Ну и что? Он мог просто прихватить ее как сувенир.

— То есть ты считаешь, что в котловане ночью был твой второйзам?!

— Или кто-то, кому он подарил эту дурацкую зажигалку.

— Подарил? — переспросила Ингеборга изумленно. — Кому он могее подарить?!

— Кому угодно, — сморщившись, сказал Степан, — Чернову, кпримеру. Это вполне в его духе. Тем более Черный злился, что в Германию не онполетел, а Белов. Понятно?

Приговора осталось ждать совсем недолго. Недаром и снегпошел. Снег в мае после такой жары — верный признак наступающего конца света.Порой ему самому трудно было разобраться в собственных мыслях — где спектакльдля деревенских идиотов, а где правда.

Ужасная правда, которая грозила ему клюкой, как смерть, итень от этой клюки подступала к нему все ближе и уже почти касалась сбитыхносов его ботинок.

Дьявольские тени больше не тревожили его, но тех несколькихразов было вполне достаточно. Он знал, что в следующий свой приход сатанапотребует от него жизнь, и он безропотно и трусливо отдаст ее, потому чтобороться он никогда не умел и вообще не знал, как это делается.

Он замычал от жалости к себе и от сознания, что теперь-тоего жизнь уж точно пропала, и взялся руками за голову. От этого движения тенишевельнулись в углах, а собственная голова показалась ему чьей-то чужойголовой.

Может… сбежать? Сбежать, пока сатана не пришел за ним?

У него есть деньги — совсем немного, но хватит на билет вобщем вагоне до какой-нибудь неблизкой станции, а там — сойти с поезда и идтипешком, через поля, через дремучие леса, через озера, реки и горы до тихойобители, где его примут, пожалеют, оберегут от всех напастей.