— Ну и что такого? Я же понимаю, что он неблагополучныйребенок, — начала она более уверенно, — твоя мамаша умерла, у тебя на негосовсем нет времени, кроме того, ты в последнее время тоже весь издерганный,Паша! Я же не слепая. Ты ко мне приезжаешь все время в какой-то истерике. Мне,в конце концов, захотелось узнать, может, это из-за ребенка? Может, тебе стоитего… подлечить? Или в интернат пристроить?

У Степана потемнело в глазах.

Мысль о том, что он должен подлечить Ивана, как будто Иванбыл слабоумным, или пристроить его в интернат, показалась ему худшим из всехЛеночкиных оскорблений.

— И вообще, — твердо продолжала Леночка, — нам с тобой надопоговорить.

— Нам с тобой говорить вовсе не надо, — возразил Степан сдосадой.

— Нет, Степа. Ну, если ты боишься приехать ко мне, давай яприеду к тебе на работу, хочешь? Или домой. Лучше домой. Хочешь, я приеду ктебе часам к одиннадцати?

— В одиннадцать я обычно бываю на работе.

— Ну а сегодня в одиннадцать побудь дома! Особенно если тыбоишься, что у себя в квартире я тебя изнасилую!

Черт его знает, может, он и в самом деле этого боялся —Леночка знала его очень хорошо, слишком хорошо, — а может, ему просто хотелосьот нее отвязаться, но он согласился.

Он решил, что сразу после завтрака куда-нибудь выпроводитИвана с Ингеборгой, а сам повстречается с Леночкой, выяснит все, что ему нужновыяснить, запугает ее чем-нибудь — вернее всего будет запугать ее сокращениемденежных ассигнований, — и больше в его жизни не будет никакой Леночки.

Никогда.

— Пап! — закричал Иван под дверью. — Пап, выходи, мне ещеобливаться, а ты уже скоро уедешь!

— Да! — отозвался Степан. — Выхожу!

— Ты что, — поразился Иван, когда Степан открыл дверь, — вванной по телефону разговаривал?

— Я брился, — объяснил Степан, — я брился, и тут зазвонилтелефон. А что? Какие-то проблемы?

Иван пожал плечами — ему не нравилось, когда взрослые делаличто-то по секрету от него, например, разговаривали по телефону в ванной. Втаких секретах он чувствовал подвох и угрозу своему шаткому благополучию.

Степан потрепал его по золотистой макушке и слегка шлепнулпо заду:

— Полезай в ванну, — распорядился он, — мне и вправду скороехать…

Он опрокинул Ивану на голову ведро холодной воды, сообщилему, что он супербизон, и вышел на кухню к Ингеборге.

Она пила чай из большой глиняной кружки и смотрела наСтепана весело. Не удержавшись от соблазна, он поцеловал ее сзади в шею, подтеплые волосы, завивавшиеся концами внутрь, и налил и себе чаю.

Что бы такое соврать ей, чтобы она ушла из дома и увелаИвана, пока он будет разбираться с Леночкой?

— Звонила моя бывшая жена, — сказал он неожиданно ипосмотрел в окно мимо Ингеборги, — по поводу своего визита к Ивану в школу. Онасказала, что в одиннадцать приедет. Может, ты куда-нибудь сходишь с Иваном?

Ингеборга растерялась.

С одной стороны, несмотря на страстное желание утопитьбывшую жену в Яузе, в планы Ингеборги никак не входила встреча с ней вСтепановой квартире. А с другой стороны, было странно и обидно, что онвыпроваживает их с Иваном из дома, чтобы на свободе потолковать с Леночкой оличном.

— Она… обязательно должна приехать сюда?

— Мне не хотелось ехать к ней, — объяснил Степан не оченьпонятно, — и мне совсем не хочется, чтобы ее видел Иван. Он только-толькоперестал ее вспоминать. Кстати, как тебе удалось всучить ему того медведя? Ну,который раньше на книжной полке стоял?

— Никак не удалось. — Ингеборга послушно дала увести себя отнеприятной темы. — Просто он как-то сказал, что у него нет медведя, а яспросила, чем плох тот, который на полке. И оказалось, что ничем. Что он всемхорош, да к тому же еще и папин.

— Я ее увезу, — пообещал Степан и посмотрел на Ингеборгу,проверяя, понимает ли она, что речь идет о Леночке. — Я не стану с нейразговаривать здесь. Но на всякий случай я тебя прошу увести Ивана.

— Хорошо, — согласилась Ингеборга. Все-таки ей до конца небыло понятно, что заставляет его так подлаживаться под требования и капризыкакой-то дуры, которую много лет назад угораздило выйти за него замуж, ноприбалтийский здравый смысл подсказывал, что задумываться над природой ихотношений в данный момент нет никакого резона. — Мы как раз собирались наАрбат, в книжный. Кстати, ты вполне можешь оставить нам денег. У меня мало, аИван хотел еще какие-то компьютерные игры и кассеты.

— Оставлю, — пообещал Степан, — конечно, я оставлю вамденег. Кстати, сегодня суббота и по идее у тебя выходной. Тебе нужно домой?Если нужно, я провожу Леночку, заскочу в Сафоново и отвезу тебя, хочешь?

Ингеборга засмеялась.

— Пашка, ты просто потрясающий мужик! Конечно, мне хотелосьбы попасть домой хотя бы для того, чтобы переодеться. Я третий день хожу водной и той же кофте!

— Какое горе, — пробормотал Степан.

— Конечно, это не горе, но она мне надоела! Кроме того,сегодня на мне еще и твои носки, поскольку где мой второй носок, я не знаю. Амне твои носки велики. Сильно.

Почему-то упоминание о том, что на ней надеты его носки,привело его в отличное настроение. Он моментально представил себе ее длиннуюизящную ступню и розовые пальцы, очень похожие на миндальные орешки, исовершенные тонкие щиколотки с выпуклой косточкой, и все остальное, чтоприводило его в восторг и всю ночь безраздельно, полностью и целикомпринадлежало ему, только ему, ему одному, и он даже заставил себя ненадолгоповерить в то, что это будет принадлежать ему всегда.

Он засопел и поставил на стол свою кружку. Взял кружку у нееиз рук и тоже поставил на стол.

— Паш, ты что?

— Ничего. Просто мне… нужно тебя потрогать.

Он осторожно провел кончиками пальцев по ее лицу и сунулруку ей под волосы. Ее шея вся поместилась у него в ладони.

Ингеборга закрыла глаза и потерлась виском о его запястье.Его изумляло, что она не испытывает отвращения и не пытается отстраниться, чтоона так славно трется виском о его руку, как будто ей на самом деле этодоставляет удовольствие.

Грохнула дверь в ванную, Ингеборга дернулась и распахнулаглаза.

— Опять морковный сок, — начал Иван еще из коридора, — онмне надоел, этот морковный сок! Пап, а что, нельзя вместо морковного питьапельсиновый?! Зачем обязательно морковный?