Пить с Петровичем водку и знать, что эта водка в сочетании стой дьявольской химией вот-вот его прикончит?! Что еще полчаса, и он начнетпомирать? Прямо здесь, прямо на глазах, помирать неотвратимо и страшно, иничего, ничего уже нельзя будет сделать, чтобы остановить эту смерть?!

Нет. Только не Черный.

Саша? С ее платиновой красотой, с ее прошлой жизнью, с ееумением пользоваться лекарствами, с ее талантом все организовать и доводить доконца?

Он не мог сидеть, глядя, как крутится на столе перед нимполированная телефонная трубка. Он должен немедленно что-то сделать. Например,встать и выйти на улицу.

Когда подъехала Леночка, Степан сидел на мокрой лавочкеперед домом, курил и время от времени вытирал с шеи тяжелые капли, которыепадали с оттаявших деревьев.

— Привет! — Леночка выпорхнула из такси, не считая, сунулаводителю какие-то деньги, подбежала, стуча каблучками, и горячо и нежнопоцеловала Степана в щеку. — Почему ты на улице? Или ты не хочешь, чтобы язаходила в твою квартиру?!

— Не хочу, — честно признался Степан и поднял на Леночкутяжелые больные глаза, — если хочешь говорить, можем поговорить в машине. Яподвезу, куда тебе надо. Если тебе это не подходит, я уезжаю. У меня…неприятности на работе.

Сколько раз за последние несколько дней он произносил этуфразу, чтобы объяснить Ингеборге свое отсутствие по вечерам и выходным?

— Какие еще неприятности! — сказала Леночка презрительно ипровела перчаткой по мокрому сиденью лавочки, раздумывая, присесть или нестоит. Решив, что не стоит, она потянула Степана за рукав и ловко пристроиласьк нему на колени. — Что еще за неприятности в выходной день! Давай лучше сходимв ресторан и поедем ко мне. Кстати, а где… ребенок?

— Гуляет, — ответил Степан, тяжеловесно недоумевая, какименно Леночка оказалась у него на коленях, — а что? В тебе проснулисьматеринские чувства?

— Ну, Степа! Ну что ты какой странный! Стоило мне раз вжизни сходить к нему в школу, и ты уже целое расследование затеял! Но это жесмешно, ей-богу! Просто мне кто-то сказал, что ты нанял ему учителку и спишь сней, только и всего!

Она поняла, что сболтнула лишнее, сразу же. Больше всего насвете ей захотелось вернуть эти слова обратно в рот, сделать так, чтобы ониникогда оттуда не вылетали, но было уже поздно.

— А что? — воинственно спросила она, глядя в его изумленноелицо. — Это же небывалый случай, чтобы ты стал с кем-то спать!.. Или тыдумаешь, что мне это не любопытно? Господи, да я ждала этого много лет, я всюголову себе сломала, кому мне тебя пристроить, и вдруг — такое событие!

Чем быстрее она стрекотала, тем все отчетливее становилось,что дело совсем не в этом. Степан смотрел на нее, и ей казалось, что она видит,как крутятся внутри ширококостной головы плохо смазанные шестеренки и колесики.

Ух, как она его ненавидела!..

— Поедешь со мной? — вдруг спросил он как ни в чем небывало, и шевеление его лба прекратилось. — Куда тебя подвезти? Домой?

Везти ее домой он никак не должен был, и поэтому Леночкамоментально придумала парикмахерскую.

Почему-то эти идиоты мужики безоговорочно верят в любуюсамую невероятную ложь, если только в ней фигурирует парикмахерская.

В парикмахерской можно просидеть до часу ночи. Необходимостьпосещения парикмахерской сводит на нет все деловые договоренности. Впарикмахерскую можно ходить по три раза на день, и все три раза это объяснениебудет признано удовлетворительным.

Козлы.

Он открыл ей пассажирскую дверь «лендкрузера», обошел машинуи уселся сам.

— Пристегнись, — велел он. У него был какой-то постоянныйпсихоз насчет привязных ремней. — Так о чем ты хотела со мной поговорить? —спросил он, выбираясь на проезжую часть. Вчерашняя шикарная парковка прямо подокнами теперь оборачивалась другой стороной.

— Ну как о чем? О ребенке, конечно! Я же понимаю, как тебенесладко, Степа. Ну, наверное, хватит уже! Можно остановиться. Хочешь, япоговорю с людьми, которые действительно в этом понимают? Его можно отдать вотличный интернат, где ему будет хорошо и спокойно, и ты не будешь постояннонестись домой, чтобы отпустить очередную няньку или, наоборот, найти ее…

Степан поерзал в своем кресле, старательно пытаясьсправиться с горячим желанием немедленно вышвырнуть бывшую жену из машины.Включил приемник, который голосом Филиппа Киркорова заголосил про красную розу.

Все же это было лучше, чем Леночкины излияния относительноИвановой судьбы.

— Гадость какая, — сказала Леночка про Киркорова. Где-то онаслышала, что люди с тонким вкусом не слушают таких исполнителей, как он. —Степ, выключи.

Степан помотал головой. Пребывание с Леночкой в тишинетесного автомобильного салона могло кончиться мордобоем. По крайней мере он засебя полностью отвечать не мог.

— Я не могу это слушать — продолжала тонкая натура Леночка.— Это какое-то убожество!

И переключила приемник с «Русского радио» на компакт-диск,чего Степан никогда в жизни не делал. CD-плейер с середины завел какую-то песнюГребенщикова. Очевидно, кто-то когда-то забыл в нем именно этот диск.

— Ну вот, — удовлетворенно сказала Леночка, — по крайнеймере это можно слушать.

Степан покосился на нее с некоторым недоумением. О ее тонкоммузыкальном вкусе он даже и не подозревал. Как и о том, что она специальнопоехала в школу, чтобы установить, с кем именно спит Степан, ее бывший муж.

В том, что она поехала в школу именно за этим, он ни секундыне сомневался. Вовсе не Иван ее волновал. И вовсе не из-за Ивана она назначиласегодня встречу на Степановой территории. Просто ей нужно было убедиться, чтоучителка существует в жизни бывшего мужа.

Он притормозил на светофоре и потянулся за сигаретами.

Прямо перед ним на панели приемника зеленым огнем горелибольшие иностранные буквы.

CD. И Гребенщиков пел заунывно.

Стоп.

Когда-то это уже было с ним. Именно с ним, именно в егомашине.

Он никогда не слушает в машине ничего, кроме «Русскогорадио». Он приземленный, грубый мужлан с отсутствующим вкусом. «Русское радио»подходит ему больше всего. Он никогда не переключает приемник с радио накомпакт-диск, и тем не менее когда-то, не так давно, приемник был точно так жепереключен.

И не на другую радиостанцию, а именно на компакт-диск.