— Затем, что он полезный.

— Да, но сам-то ты его не пьешь!

— Хорошо, я буду пить вместе с тобой.

— Лучше я не буду пить вместе с тобой.

— Лучше, — вмешалась Ингеборга, — пить через день. Деньморковный, день апельсиновый, и никому не будет обидно. Апельсиновый сок тожеочень полезен.

Уже не в первый раз Степана приводило в восторг, какмоментально она ухитрялась разрешить все их глубочайшие внутренниепротиворечия.

Иван, обрадованный перспективой замены морковного сока наапельсиновый, плюхнулся на стул, зажал нос и залпом выпил положенную утреннююкружку.

— Сейчас мы поедем на Арбат, — объявила Ингеборга, — тыдолжен как следует поесть, потому что вернемся мы не скоро.

— Пап, ты с нами?

— Я поеду на работу. Но ненадолго. К обеду вернусь.

— Ладно, пап. Тогда мы купим какую-нибудь игру и вечеромпоставим, ладно? Ладно, Инга Арнольдовна?

Степан вытащил из цветной коробочки еще один пакетик чаю,сунул в свою кружку и налил воды, задумчиво глядя, как над кружкой поднимаетсятонкий ароматный пар.

Странное дело.

Его почти не занимали мысли о том, что происходит у него настройке и в жизни вообще. Все место в голове занимала Ингеборга и все новое,славное, настоящее, что было связано с ней. Он не вспоминал про зажигалку«Кельн Мессе», про тормозной фонарь, про отравленного Сашиного мужа, просообщение от Петровича, оставленное на автоответчике, про Белова, которого едване угробила Нина.

Нынешним утром его это не интересовало. Он только напряженнои внимательно подсчитывал, сколько ему понадобится времени, чтобы разобраться сЛеночкой, а потом доехать до Сафонова, и в котором часу он уже сможет бытьдома. С Иваном и Ингеборгой.

А вообще говоря, ему бы надо позвонить. Конечно, еще рано,особенно учитывая, что сегодня суббота, но позвонить ему все-таки надо. Всякоеможет быть, вдруг ответ для него готов.

Вспомнив о звонке, он уже не мог думать ни о чем другом иедва дождался, пока Ингеборга и Иван соберутся на улицу Иван одевался, каквсегда, очень долго, три раза перешнуровывал ботинки, потому что что-то всевремя ему мешало, потом препирался насчет шапки — какие шапки в мае! Ну и чтоже, что снег! — потом искал свой носовой платок и, не найдя, просил свежий,потом он забыл рюкзак и возвращался за ним с лестницы, потом приключилосьчто-то еще, и Степан уже начал орать, а Ингеборга наконец выставила его сына изквартиры.

Как только за ними закрылась дверь, Степан позвонил, но, каки следовало ожидать, никого не застал. Он задумчиво сунул трубку в гнездо ипочесал в затылке, надеясь, что прямой массаж головного мозга поможет емусоображать быстрее.

Даже без той информации, которую он должен был получить, емувсе равно было о чем подумать.

Он думал довольно долго и даже нарисовал на листе бумаги,вырванном из блокнота, какую-то нелепую схему, в центре которой был он сам, авокруг близкие ему люди. Стрелы от них шли прямо к нему, переплетались и тыкалидруг в друга и в него самого.

С отвращением порассматривав схему, он перевернул листок надругую сторону, но больше нарисовать ничего не успел. Зазвонил телефон, иСтепан схватил трубку.

— Да!

— Доброе утро, Павел Андреевич! — душевно начал капитанНиконенко. — Небось и не ждали так рано?

— Я вам уже звонил, — буркнул Степан, — у вас в конторе неотвечал никто.

— Ну, кто же станет отвечать у нас в конторе утром всубботу! А мобильные для милиции в бюджет не заложены. Так что… неча на зеркалопенять, коли…

— Ну да, — сказал Степан и усмехнулся.

— Сделали мне анализ таблеток, Павел Андреевич. Деньги,конечно, зло, но без ваших денег меня знаете куда послали бы? А так сделали. Заодин вечер.

Спина внезапно похолодела, и трубка показалась тяжелой инепривычной, как боевая граната на учебных стрельбах.

— И что?

— Ну конечно, никакой это не яд, Павел Андреевич! Но и неклофелин, да будет вам известно. Это сильнодействующий сосудорасширяющийпрепарат. В продаже его нет, это довольно сложная химия. Сказать вам, какименно он называется? — Никоненко зашелестел бумажками. — Там много каких-тоумных слов вроде «тринитробутан» или «этил-бензол»…

— Да хрен с ним, с названием! — перебил Степан. — Суть-то вчем?!

— А суть в том, Павел Андреевич, что если эту химию запитьалкоголем, то моментально произойдет нечто ироде кровоизлияния в мозг. Инсульт.Если человек в принципе здоровый, до смерти не убьет, но башка вполне отказатьможет, а также руки-ноги. А если человек сердечник или гипертоник — все. Скореевсего летальный исход. Так все и вышло с вашим прорабом. Он ведь, как японимаю, весь вечер с вашим замом водку пил?

— Пил, — согласился Степан.

— Ну вот. Выходит дело, ваш зам его и… отправил на тот свет.

— Почему зам?

— А кто же, Павел Андреевич? Именно зам знал, что онивечером будут пить водку, именно этот ваш зам целый день проторчал на стройке вобществе вашего прораба, именно он собирался ночевать на объекте, потому чтонакануне он вроде бы поссорился с женой, и так далее…

Именно этот зам притащил вчера позабытую им в карманезажигалку «Кельн Мессе», которую он нашел в котловане рядом с мертвымВолодькой. Именно этот зам вытащил из сейфа тетрадь, опасаясь, что она можетповредить его драгоценной Саше. Именно этот зам больше всех настаивал поначалуна том, что Володькина смерть — это просто несчастный случай на производстве…

Хрен знает что.

Полный «аллес капут», как говорили в каком-то фильме.

— Вы… в Сафоново собираетесь, Павел Андреевич? — осторожнопоинтересовался Никоненко в трубке.

— Да, — сказал Степан. Черт побери. Час назад в его жизнивсе было просто прекрасно. — Я подъеду к обеду, Игорь Владимирович!

— Ну и я подъеду, — пообещал Никоненко, и это обещаниепрозвучало угрозой, — тогда до встречи, Павел Андреевич!

Степан положил трубку на стол и крутанул ее вокруг своейоси. Трубка закрутилась на гладкой поверхности, как волчок. Степан задумчивосмотрел на нее.

Нет.

Что-то здесь не то.

Это не может быть Черный.

Черный, наверное, мог бы прикончить кого-нибудь в драке.Застрелить. Покалечить своими дикими восточными приемами, которых он зналмножество. Но отравить?!