спрятал мемо в карман и почти бегом направился к своей излюбленной траттории «Аполион». Как до Инсталляции, так и после владел ею Симош Вадимес, худющий серимониец с необычайно выразительным лицом – говорили, что, очухавшись после Инсталляции и, естественно, ощутив себя Доном в чужой, но, впрочем, очень знакомой шкуре, он ни секунды не сомневался в том, что ему делать дальше, и продолжил управление «Аполионом». Людей с судьбой Симоша было в Стопариже очень немного, мы уже рассказывали об одном таком – Брайхоахине из моторольной траттории «Экскузова»; они считались счастливцами. Их знали наперечет и не трогали – ни те ни другие. На Симоша «тебяникто» Дона не действовал – в любом наряде Дон был здесь любимым гостем.

С той самой минуты, как Дон появился на Париже‐100, он чувствовал себя преотвратительно. Сначала он воспринимал это как должное – еще бы ему чувствовать себя хорошо, – но с недавних пор, особенно в последние дни, внезапно понял, что никогда не привыкнет к укорам совести, иногда просто ошеломляющему стыду за то, что он сделал с людьми родного города, к ощущению, что все идет не так, как задумывалось вначале, что даже победа над моторолой, это единственное и крайне слабое оправдание «предложенному креслу», ничего не изменит, что смутная тоска, смутный неуют со временем будет только нарастать.

Едва Дон уселся в свое любимое кресло у изгороди, Симош подошел к нему и пожал руку.

– Опять прячешься? – сказал он, жестом подзывая поднос с напитками.

– А, – Дон махнул рукой. – Тут спрячешься. И зачем я только надеваю эту хламиду?

– Хламида хорошая. – Симош одобрительно похлопал Дона по плечу. – Такой ни у кого здесь нет.

И состроил потешную ухмылку.

– Шучу. Никто тебя в этой штуке не узнает, не беспокойся. Я просто уже привык: ты садишься всегда на одно и то же место, но перед этим оглядываешься. Как вор. И потом, я умею присматриваться. Меня твоя хламида не проведет.

Всем известно, насколько это хлопотное для человека занятие – обслуживание, хотя бы и в траттории, где самому хозяину, казалось бы, и делать-то нечего. Особенно если ты вообще к такому занятию не приспособлен. Когда-то в детстве Дон мечтал о собственной харчевне, без всяких автоматов, ну разве что с подносами и настраиваемой кухней, но чтобы обязательно с огромным количеством всяких сладостей. Дон-Симош обожал поболтать на эту тему. «Не знаю уж там, – говорил он, – как настоящий Симош, а я, например, к этой профессии уж точно не подхожу. Мне поэтому трудно, иногда плюнуть на все хочется, но вообще-то, знаешь ли, нравится!» Дон подозревал, что Симош медленно и незаметно для себя «возвращается», и в каждое посещение говорил себе, что надо бы упросить Алегзандера поставить сюда охрану, мало ли что, но каждый раз забывал.

Вдруг Дон насторожился – мимо траттории, незаметно оглядываясь, быстрым шагом прошел Лери. Его не должно было быть здесь.

– Лери! – тихонько позвал Дон.

Тот резко остановился, стал недоуменно оглядываться.

– Сюда!

Лери недоуменно посмотрел в сторону Дона, тот снял шапочку и поманил его рукой.

– Дон? – прошептал Лери, постоял секунду, подошел, сел рядом. – Хорошая штука – «тебяникто», – сказал он вместо приветствия.

– Хорошая. Ты что здесь делаешь?

Лери загадочно улыбнулся.

– Иду к дому Фальцетти.

К ним неторопливо подошел Симош.

– Лери, привет. Давно не видел тебя. Что-нибудь будешь?

– Да я, в общем, спешу. А, впрочем… Принеси чего-нибудь попить, в глотке пересохло, и твоего фирменного горячего.

Симош улыбнулся и щелкнул пальцами. Пустующий поднос, стоявший у стойки, тут же помчался в сторону кухни.

Поглядев на озабоченные лица друзей, он сказал:

– Ну, вы тут поболтайте пока.

– А что тебе понадобилось в доме Фальцетти? – спросил Дон, когда Симош ушел.

– Информацию очень интересную получил. Мои ребята умудрились записать кусочек разговора Фальцетти и моторолы. Теперь уже окончательно ясно – Фальцетти работает против нас.

– Дважды два равно четыре – это тоже очень ценная информация, – скучливо сказал Дон. – Всё?

Подкатил поднос, расставил тарелки и высокий стакан с каким-то зеленым питьем.

– Нет конечно. Час назад Фальцетти выходил из четвертого дома по Сенктеземоре – там он, по нашим сведениям, общается с моторолой.

– Он может общаться с ним где угодно.

– Но любит там. Сам знаешь, наш Фальцетти – человек привычек. Самое-то интересное, что, выйдя, он продолжил с ним разговор. Не договорили.

Лери припал к стакану – видно, его и впрямь мучила жажда.

– Ну?

– Говорили, по-моему, о «домике». Это первая зацепка.

– Что говорили?

– Моторолу, сам понимаешь, не слышно было. А Фальцетти его успокаивал – мол, даже и не задумывайся над этим, никто на всей планете, кроме тебя, не знает, где он находится. А моторола вроде как возражает. Тогда Фальцетти говорит: «Мой Дом? А ему-то откуда знать?» Словом, стал уговаривать, что даже если его Дом и может знать, где «домик», то наверняка не знает, потому что для этого надо спросить, вопрос задать, а ему такой вопрос и в голову не придет. Мол, зачем ему? Вот я и думаю сходить к тому Дому и спросить у него.

Дон задумчиво побарабанил пальцами по столешнице и сказал:

– Отбой. «Домик» пока оставь.

– Это еще почему? – возмутился Лери. – Сам же мне велел «домик» искать.

– Вот и будешь искать, если завтра что-нибудь не так пойдет. Может, завтра уже и не понадобится твой «домик». Это дело ненадежное и, боюсь, опасное. Сейчас главное – Фальцетти. Он явно что-то пронюхал, глаз с него не спускай.

Лери и сам не понимал, почему его так огорчил запрет Дона искать «домик». Доводы Дона были последовательны, спорить было бессмысленно: разработка Фальцетти была куда важней, чем поиски «домика», которые, как ни крути, были все-таки запасным средством, притом крайне ненадежным, и все-таки Лери с трудом удержался от дальнейшего обсуждения уже решенного вопроса.

Этот «домик»… С ним у Лери было связано какое-то очень неприятное воспоминание. Даже память Дона, заместившая его собственную, не смогла стереть этого ощущения – нереального, жуткого и в то же время манящего. Когда он впервые услышал от Дона это слово – «домик», – его передернуло. Из двух дел, ему порученных, поиски «домика» сразу стали для него важней слежки за Фальцетти. Но дело есть дело, и Фальцетти действительно был важней сейчас. Поэтому Лери пожал плечами и сказал:

– Конечно!

Стоял уже вечер, когда Лери ушел. Светлело. Пора было уходить и Дону, но он все сидел. Небо заполыхало рекламами, малопонятными призывами и переговорными страничками, объявление насчет «мордовских ид» совершенно среди них затерялось. Неба по сути не было –