все его пространство занял подоблачный арт. Почти все рекламы зарядили до Инсталляции, они рекламировали то, чего уже давно не было на Париже, их никто так и не удосужился отключить, то есть не никто, конечно, а моторола – он словно бы нарочно, а скорее всего, и действительно нарочно, оставлял эти бессмысленные сейчас слоганы и картинки, остатки того мира, который Дон убил, так неосмотрительно усевшись в предложенное ему кресло.

Оставаться на виду было просто опасно – снятая шапочка уничтожила действие «тебяникто», и прохожие (их к вечеру прибавилось) с интересом косились в его сторону, некоторые приветствовали его знакомым поднятием руки, и он сам собой отвечал, хотя попадались и такие, кто глядел на него с нескрываемой ненавистью, – их было относительно мало.

Наконец Дон спохватился, завертел головой в поисках шапочки, нагнулся, поднял и поспешно напялил на голову.

Вот-вот должен был начаться Час Очищения, как называли его камрады, или «глядеть в окно», как называли его остальные горожане, а люди словно бы не и не обращали на это никакого внимания. Просто шли. Каждый был озабочен чем-то своим, вокруг ходило больше одиночек, чем пар.

Какая-то женщина с напряженным лицом подошла к нему, обеими руками оперлась о столик, впилась взглядом.

– Нашли сына?

Дон растерянно потрогал шапочку, потом понял, что она его не узнала, а просто к мужчине подошла. Все разные, а сын у всех один. «Я уже начинаю привыкать, – сказал он себе, – что все незнакомые мне родня. Самая близкая».

– Нет.

– Точно знаешь?

– Точно.

«В гляделки со мной играет. Чокнулся от перемены пола. Я бы тоже не выдержал».

– Вот ублюдок, – сказала женщина. – Кто б мог подумать!

Дон согласно кивнул. Разговор шел о нем.

– По-моему, они не слишком активно ищут, – обвиняюще сказала женщина.

– По-моему, их отчасти можно понять.

Женщина выругалась.

– Некоторые вещи, которые можно понять, понимать нельзя!

Оставалась она относительно молода, лет пятьдесят-шестьдесят. Было видно, что до сына ей так же мало дела, как и всем остальным. Пахло от нее несильно и совсем не по-женски.

– Как это ты не «вернулась», – сказал Дон. – Я бы на твоем месте…

– Мое место – ничего место. Даже интересно. Я вообще начинаю думать, что женщина с мужским сознанием – высшее существо.

– Да ну?

– Ну да.

– Самое сильное утешение для женщины с мужским сознанием, – сказал Дон.

Женщина хихикнула.

– Так как?

Дон сочувственно покачал головой.

– Никак. Сходи в какую-нибудь Танцакадемию – там поймут. Там этого добра навалом. Хоть с кем. Хоть с мужчинами, хоть с женщинами, хоть с мужским сознанием, хоть с женским. Говорят, даже с животными. А я люблю другую.

Она еще раз хихикнула. С удовольствием.

– Врешь ты. Я тебя узнала. И уж тебя-то я узнала наизусть. – Дон снова потрогал шапочку. – Никаких других ты не любишь. За что большое тебе человеческое спасибо.

– Пожалуйста. – Он наконец встал и пошел к себе. Она крикнула вдогонку:

– Дон! Дон Уолхов!

Дон вздрогнул. Что-то в тоне ее, в самом тембре голоса изменилось. Он медленно оглянулся и на месте женщины увидел вдруг знакомого франта. Тот стоял подбоченившись, с видом зазнавшегося победителя. «Чертовы тридэ, чертов моторола», – со злостью подумал Дон.

– Ну?

– А что такое секс с растениями?

– Любовь к природе! – крикнул он и быстро зашагал прочь. Изо всех сил стараясь не показать страха.

Весь этот день Джосика пыталась связаться с Доном или хотя бы с кем-нибудь, кто бы мог с ним связаться. Точнее, конечно, пыталась не Джосика, а Дом по ее приказу. Ни с кем связи не было, а если вдруг кто-то и отвечал, то это был совершеннейший незнакомец, обративший внимание на якобы случайно оброненное мемо, издающее звуки вызова.

Джосика взволнованно металась по комнатам, а за ней, словно ублюдок за Фальцетти, позвякивая бокалами, торопливо катился поднос то с кондолесцентом, то еще с чем-нибудь (винные кладовые у непьющего Фальцетти были неисчерпаемы). Каждые пять минут она орала Дому: «Ну что?» – а Дом вежливо отвечал, что связи до сих пор нет. Она орала в ответ что-то оскорбительное насчет гнилых проводочков и что вот она сейчас выйдет и у первого же прохожего попросит нормальное мемо, да просто отнимет у него это нормальное мемо, пусть попробует не отдать, и вмиг свяжется с Доном. На что Дом так же вежливо отвечал ей, что, по его сугубо личному мнению, которое он никому не навязывает, в трудностях со связью видны происки моторолы и потому никакое «нормальное» мемо ей не поможет; и, кстати, по его сведениям, у Дона тоже очень серьезные трудности со связью, а сам он находится неизвестно где.

– Но ты-то сам по своим замечательным хваленым каналам можешь сообщить Дону поподробнее, что на него готовится покушение? Можешь рассказать ему, как все будет?

– Нет, – в который раз отвечал ей Дом. – Увы. Сейчас такого даже я не могу. Но я буду пытаться.

– Пытайся! Пытайся! Пытайся, чертов сарай, чтоб тебя черви съели! – орала Джосика в перерывах между питьем и рыданиями.

Глава 26. День Данутсе

К девяти часам первого утра в День Данутсе все было готово к акции – и у Дона, и у моторолы, и у Фальцетти. Первый и второй, запасной, наборы интеллекторов, которые должны были принять у моторолы управление объектами, были трижды проверены и поставлены под охрану; «кривляльщики» заняли свои места еще в семь утра и сразу же приступили к нападению «визи» – лица у них болели, но корчить рожи им предстояло еще часов пять. «Кривляльщиков» охраняли люди Ромео – они изображали праздношатающихся гуляк, прятались в подъездах, за окнами, словом, везде, где можно спрятаться поблизости. Подразделение Витановы, которое он гордо называл полком, выполняло роль подстраховки и тоже скрывалось неподалеку. Лери, которому вместе с полусотней его шпиков в последний миг поручили отслеживать не только передвижения Фальцетти, но и передвижения всех его главных камрадов с тем, чтобы в случае маловероятной, но возможной стычки тут же устранить их или каким-нибудь другим образом вывести из игры, страдал – еще ночью все его подопечные ушли из-под наблюдения. Это беспокоило его, а еще больше беспокоило Дона – он понимал, что задуманная операция далеко не безупречна, и опасался ловушки.

Единственное, в чем он был на сто процентов уверен, так это в том, что «кривляльщики», вот уже несколько недель обрабатывавшие сознания моторолы, сделали свое дело, точней полдела, и усилили безумие моторолы – смятение должно было охватить все его пирамиды; малейший толчок извне должен был также вызывать