— Обязательно. У нас много перемен…

— Перемен? Каких перемен? — Рука Ленчика, лежащаяна моем плече, непроизвольно сжала его.

— Узнаешь, — туманно пообещала я.

— Весь в нетерпении…

* * *

…Нетерпения у Ленчика несколько поубавилось, когда мы вошлив дом. И увидели Динку.

Динка сидела на лестнице — на той же ступеньке, на которойсегодня ночью сидела я; так же широко расставив босые ноги. Почему я никогда незамечала, что пальцы ее ног такой красивой, такой совершенной формы? Детскиерозовые пальцы, именно детские, несмотря на Динкину вопиющую взрослость,несмотря на всех ее любовников, несмотря на гнусный характер рано созревшейстервы… Кой черт, да и не могла я это заметить, не могла я это знать: униформа«Таис» — тяжелые ботинки, униформа Динки — мужские тела, которые всегдаскрывали ее от меня…

И, в отличие от глупой и кроткой овцы, умная и строптивая небросилась Ленчику на шею, совсем напротив: она вообще никак не отреагировала нанего: как будто Ленчик все это время тусил с нами и вышел из дому лишьненадолго — почистить летний нужник. Так что извиваться и ползать на брюхебудет именно он — он, а не Динка.

Как обычно.

— Приветики! — загнусил Ленчик.

— Ага. — Это было верхом наглости даже для Динки:все-таки мы слишком долго не виделись с нашим сумасшедшим продюсером. Можнобыло и задницу приподнять по такому экстраординарному случаю.

— Ты как всегда лаконична. — Ленчику все жеудалось найти верный тон: не сразу, но удалось.

— Краткость — сестра таланта.

— Краткость — сестра хамства. Ты в своем репертуаре.

— Угу. В другой раз будем встречать тебя хлебом-солью.Если ты, конечно, заранее предупредишь о приезде.

— Не было возможности, прости…

— Конечно.

Динка явно издевалась над ним, и Ленчик не мог этого нечувствовать. Но если раньше она издевалась просто так, то теперь в ееотстраненных фразах был скрытый подтекст, угрожающий смысл: не заметить егобыло невозможно. Интересно, насколько хватит Ленчика? То, что он появилсяименно сегодня, то, что он уложился вовремя и четко проследовал маршрутомЭль-Прат — Ангелова могила, говорило лишь об одном: мы убили Ангела ненапрасно.

Мы не ошиблись.

А вот Ленчик — ошибся.

Ошибся, когда сунулся сюда, не услышав от Ангела никакогоответа. Он и не мог услышать, ведь еще утром мы отрубили телефон. Но почему онприехал? Понадеялся на Ангела? Понадеялся на себя? Совсем сбросил нас сосчетов?..

Это ты зря, дорогуша.

Это ты зря.

Стоя за спиной Ленчика, я улыбнулась Динке. И Динкаулыбнулась мне в ответ: со вчерашних посиделок — сначала в свежевырытой яме, апотом в остывающей ванной — мы понимали друг друга с полувзгляда. И сполужеста: именно полужеста мне и хватило, чтобы запереть входную дверь наторчащий из замка ключ. И спрятать его в заднем кармане джинсов.

А Ленчик был так сосредоточен на Динке, что даже не заметилэтого.

— Ну, как вы здесь? — преувеличенно бодрым тономспросил он, забыв, впрочем, добавить свое коронное «твари живородящие».

— Еще не подохли. — Подтекст в Динкиной фразе таки просился наружу. Интересно, справится она с искушением или нет?

— Я… вижу… Выглядите неплохо.

— Ожидал худшего?

— Нет… Но…

— А мы взяли и не подохли, mio costoso!..

Вот хрень! Она все-таки не справилась с искушением. Я бытоже не справилась. Никто не справился бы… Жаль только, что эпохальное «miocostoso» произнесла она. Она, а не я. С другой стороны, именно Динкапристрелила Ангела. Ей и карты в руки.

— Чего? — опешил Ленчик. Вернее, Ленчикова спина,за которой болтался рюкзак. Я видела, как мелко затряслись его лямки.

— Мой дорогой, — с оттягом перевела Динка. —Мы тут испанский изучали на досуге. Правда, Ренатка?

— Правда, — подтвердила я.

— Удачно, как я посмотрю… Изучали… — выдавил из себяЛенчик.

— Ты даже не представляешь себе, насколько. Правда,Ренатка?

— Правда, — снова подтвердила я.

— А… где хозяин? — Ленчик попытался перевестиразговор в другую, как ему казалось — безопасную — плоскость. И старательноизбегал имени Ангела. Ангела, mio costoso…

— А зачем тебе хозяин? Ты ведь к нам приехал, правда?

— Правда…

— Чтобы забрать нас отсюда, — вклинилась я. —Правда?..

— Правда… Так где хозяин?

— Вышел, наверное, — нагло предположилаДинка. — К своим собакам. А что? Ленчик обернулся ко мне.

— А ты говорила, что он в доме, Рысенок…

— Разве? — удивилась я, самым что ни на естьразвязным Динкиным тоном. — Разве я такое говорила?

— Говорила…

— Не припомню… Хотя все может быть…

— Вы чего, девчонки?

Он обращался к нам обеим, но смотрел только на меня: неловкоповернув голову, как птица из-под крыла. Конечно же, ведь я была Рысенком, егоРысенком, никогда ему не перечившим, верным, как самая последняя дворняга.Рысенком, который был всем ему обязан, который и возник только потому, чтоЛенчик захотел этого. Пожелал. Как иначе, ведь он, только он один копался вмоей черепной коробке как в банке с консервированными персиками, он добавлял кперсикам груши и айву по вкусу. И ваниль, и корицу, и душистый перец, чтобыпойло не выглядело чересчур уж слащавым.

Я не могла его предать по определению.

Не могла.

— Хочешь кофе? — спросила я. Нейтральная фраза,никого не предающая. По определению.

— Хочу, — обрадовался Ленчик. — Сегодня всюночь не спал… Плюс перелет… Устал, как собака. Не мешало бы взбодриться. Да.

И, не дожидаясь ни сочувствия, ни понимания с моей стороны,а также подколок со стороны Динки, двинулся в сторону кухни. Я направилась былоза ним, когда нас догнал Динкин насмешливый комментарий.

— А ты неплохо ориентируешься в доме, Ленчик.

Ленчик остановился, как будто ему в спину запустили кускомлежалого навоза.

— То есть?

— Знаешь, где кухня… И вправду знаешь?

— Ничего я не знаю… Да что с тобой, в самомделе! — Ленчик даже не удосужился обернуться.

— Действительно, Дин… Что ты к нему пристала… —заступилась за Ленчика я, верный Рысет-нок.

— Не думал, что так встретимся…

— Кто бы сомневался, что не думал! — Динку было неунять.