Чтобы понять это, достаточно прочитать первый абзац.

Динка читает его вслух, и это занимает не так много времени:минут десять, никак не больше. После чего мы молчим еще добрых полчаса.

— Нехило, — говорит наконец Динка. — А тебекак?

— Очень впечатляет, — только и могу выговорить я.

— Очень. Особенно пассаж, как мы с тобой лежим вкровати, голые и мертвые. Бедняжки.

— Бедняжки, — вторю я Динке. — Но согласись,это красивая смерть.

— Да… Ничего себе.

— А ты… Ты бы хотела так умереть? — У меняначинают покалывать кончики пальцев: это не праздный вопрос, совсем непраздный.

Наш финал выглядит до жути правдоподобным, Ленчикпостарался, он даже не поленился описать дом, в котором мы прожили стольковремени, — довольно точно, с легкой сентиментальностью, с меланхоличнойсимпатией. За словами, которые склонились над мертвой постелью «Таис», я вижулестницу на второй этаж, и Деву Марию, подвизающуюся в должности кухарки, ибиблиотеку, и неровные каменные стены, и полные дохлых насекомых окна в сад.

И сам сад.

Мы умерли от передозировки героина, мы сделали этосознательно, классический «золотой укол», ничего другого нам не оставалось,испытания сиюминутной славой и последующим забвением мы не выдержали — эканевидаль, многие не выдерживают. Но мы заслуживаем симпатии — как никто.

Две запутавшиеся девочки, которые были такими хрупкими дляэтого мира. Две запутавшиеся девочки, которые так любили друг друга.

Наша смерть скрыта под легким, как переноснал ширма,словосочетанием «Должно быть…» Должно быть, это было именно так. Хотя автор ненастаивает… Должно быть, перед тем, как ввести наркотик в вену, они занималисьлюбовью. Должно быть, они занимались любовью все последние дни: они никуда невыходили, жизнь вне стен дома мало интересовала их. Должно быть, они неслучайно выбрали Испанию — страну, созданную для романтической, подбитой алойподкладкой, смерти. И смерть их была невыносимо испанской — самая настоящаясмерть от любви.

Они могли найти спасение лишь друг в друге — и нашли его. Аперед тем, как найти, украсили постель орхидеями.

Какая экзотика!..

— Ты хотела бы так умереть? — повторяю я.

— Офигела совсем? — Динкин голос, впечатленныйприкроватными орхидеями по самое не балуй, звучит не очень уверенно.

— Шутка, — сразу же поджимаю я хвост.

Но Динка вовсе не расположена шутить. Она сминает первыестраницы в яростный комок и бросает в стену.

— Козел! — шепчет она. — Скотина!..

Странно, но я совсем не думаю так. Глядя на Динку,раскрасневшуюся и хорошенькую до невозможности, я совсем не думаю так. И волныв самой глубине моего живота так не думают: они нетерпеливо накатывают наберег, они смывают все следы. Следы голых пяток моей к Динке ненависти, следырастопыренных пальцев моей к Динке ненависти.

Теперь все можно начинать заново. С чистого песка.

— Какой мудак! — Динка все еще не можетуспокоиться. — Ты знаешь, для чего он это сделал, скотина?

— Для чего?

— Я прекрасно знаю, для чего он это сделал, но мнехочется послушать и Динкину версию.

— Он решил заработать на нас напоследок… Вот так…Проект загнулся, ты ведь не будешь это отрицать?

Я молчу. Я не собираюсь ничего отрицать. Как можно что-тоотрицать, когда Динка сидит на полу, прямо против меня, сложив, как обычно,ноги по-турецки?..

— Но он места себе не находил, пока не решил выжать изнас максимум. Смерть — это максимум, ты ведь не будешь это отрицать?

— Нет.

Смерть — это тот максимум, на который можно рассчитывать, нокак же она притягивает, черт возьми!.. Я вдруг вспоминаю подслушанный когда-торазговор Ленчика и Виксан, что же он тогда говорил, Ленчик?..

«Лучшей вещи для них и придумать будет невозможно… Они нетолько все чарты возьмут, они останутся в них надолго… Ох как надолго… Иперешибить это будет невозможно. Никому… Я бы мечтал об этом на их месте… Ты намоей стороне?..» Лучшая вещь — это не песня и даже не альбом, который будетпопулярен месячишко-другой, а потом его благополучно забудут, как забы-вают всеальбомы. Лучшая вещь — вот эта, скомканная и смятая, брошенная в стену.

Наша с Динкой смерть.

Наш с Динкой финал в стиле незабвенных Тельмы и Луизы. Ститром «The End». «The End» так хорош, как абсолютен, что его и правда никомупереплюнуть не удастся. Легенда «Таис» должна заканчиваться именно так. Хорошооплачиваемая легенда. И, как любая легенда, она требует жертвоприношения. Я исама любила порассуждать на эту тему будучи «томной интеллектуалкой» — подсенью камер, в объятьях диктофонов. Но это была философская сторона вопроса.Практичная Виксан, чью манеру цинично шевелить мозгами я иногда практиковала,сказала бы по этому поводу: «Ай, молодца, Ленчик, знаешь, чем прижать народ кстене!» Смерть двух экс-нимфеток-лесби (не разъевшихся к концу, как Элвис Пресли,а по-прежнему молоденьких и хорошеньких); смерть двух экс-нимфеток-лесби — даеще экспрессивно изложенная, снова подогреет интерес к ним. И можно будетвыгодно продать не только эту чертову книгу, но и все лежалые альбомы «Таис», ифутболки с изображением, и кружки с логотипом, и шариковые ручки состилизованными автографами покойных. Смерть «Таис» вполне может превратиться вкрохотную индустрийку, ай, молодца!… Скорее всего, всплеск посмертного интересабудет недолгим, но достаточно результативным, Ленчик наверняка изучил похожиеслучаи. И украл этот замысел у «похожих случаев», так же, как крал идеи убезлошадных светлых голов. И просчитал его до мелочей. Он всегда всепросчитывал, сам «Таис» явился следствием таких расчетов. Чувственным решениемтеоремы Ферма, уравнения Клапейрона — интересно только, откуда я знаю всеэто?..

— Мразь, — в сердцах бросает Динка.

— Но красота замысла… — тяну я, не в силах отказатьсяот наваждения.

— Не сходи с ума, — прикрикивает на меняпрактичная Динка.

Ценное в свете последних событий замечание.

* * *

…Мы читаем Ленчикову рукопись до вечера.

Это неплохая книга, совсем неплохая, возможно, она дажепонравилась бы нам — при другом раскладе. Возможно, мы даже купили бы ее —скорее всего. Уж слишком откровенна ложь в своем слегка приспущенном дезабилье,уж слишком она бесстыдна и упоительна.

За каких-нибудь шесть часов мы узнаем, как полюбили другдруга с первого взгляда, как впервые поцеловались, как впервые рухнули в койку(а Ленчик, сукин сын, вуайерист, оказывается, наблюдал за нами из-за ширмысвоего «должно быть» — как раз в стиле окарикатуренного китайского эроса, вкотором мы, оказывается, души не чаяли). Жареных фактов так много, что их несожрать за один присест, того и гляди — подавишься: мы и женщины, мы и мужчины,мы и наши фанаты, мы и наши ненавистники, мы и полузабытые бомбардировкиСербии, мы и забытые напрочь бомбардировки Ирака, мы и любовь, мы и нелюбовь,мы и кока-кола, мы и оральный секс, мы и поза 69; мы и тамагочи, мы ипромискуитет, мы и Интернет, мы и журналисты, мы и серийные убийцы, мы ияпонская каллиграфия, мы и китайские каменные колокола, мы и Формула-1, мы иамериканские боевики, мы и Симона, мать ее, де Бовуар, мы и отдел редких книгПубличной библиотеки…