Со времени появления в нашей жизни Елены Феррари – пусть инезримого, в том разговоре в Берлине, – прошло пять лет. Чужбина – не родина,но мы постепенно привыкаем к жизни здесь. Наши дети говорят по-французски также хорошо, как и по-русски… впрочем, и мы с Максимом уже давно освоили язык,который некогда казался нам непостижимым. Из чисто исследовательского интересая даже прочла дневник Шарлотты Лепелетье.

Во всей нынешней нашей жизни есть толика безумия. Думаю, имзаразила нас, словно смертельным вирусом, обезумевшая Россия. И уж Елена-тоФеррари, с ее жесткостью, с ее маниакальным упорством и стремлением к цели,определенно была душевнобольная. Мне приятно думать, что, попадись ей все же вруки дневник Шарлотты и Луизы-Сюзанны Лепелетье, он окончательно свел бы ее сума. Говорят, маньяки не способны пережить крушение своих надежд. Каково былобы Елене Феррари узнать, что в дневнике Лепелетье нет ни одного слова, котороеуказывало бы на место нахождения пропавшей картины Давида!

Ни единого слова. Я убеждена: эту картину невозможноотыскать. Ее никто никогда не найдет!

Разве что совершенно случайно.

Классная штука – авиация!

Сегодня около шести утра я была еще около Гранд-Опера вПариже… Там, со стороны улицы Скриба, находится остановка автобуса «РуассиБас», который курсирует между центром Парижа и аэропортом Шарль де Голль.Первый рейс автобуса в 5.45. Учитывая, что в 7.00 заканчивается регистрация намой самолет, я как раз успевала. Правда, Николь и ее отец предлагали проводитьменя в аэропорт или хотя бы до автобуса, но я отказалась наотрез. Сказала, чтохочу-де проститься с Парижем, побыть одна, то да се…

Нет, в самом деле, зачем людям в такую рань тащиться со мнойневесть куда? Я им и так обязана за гостеприимство, к тому же они нагрузилименя подарками так, что я серьезно боюсь: придется доплачивать за багаж. Тут икосметика, и бутылка бургундского (коллекционного, между прочим), и множествосыров, в том числе несколько упаковок моццареллы, и кое-какие шмотки мне иЛельке, и даже игрушка для нее – точно такой же клоун Ша, который есть уШанталь… Всеми этими многочисленными подарками деликатная Николь как быпыталась загладить свою косвенную вину за неуспех своей миссии свахи. Вопростолько в одном: почему деликатная Николь из всех мыслимых и немыслимых игрушек,которые можно найти в большом-пребольшом городе Париже, выбрала именно этогопоющего клоуна Ша, точную копию того, которого Шанталь подарил МаксвеллЛе-Труа? Случайность? Или намек на то, что Николь поняла из моих отрывочных,бессвязных и неохотных рассказов гораздо больше, чем я надеялась?

…С тех пор, когда я увидела Максвелла на крыльце дома Брюновв Мулене, прошло две недели. За все это время от него не было ни одного звонка.Разумеется! Когда я поймала его отчужденный взгляд, то сразу поняла, что междунами все кончено, что он не простит мне предательства.

Именно поэтому я даже не осмелилась подойти к нему тогда ихоть как-то объясниться. Подобрала свой рюкзачок, валявшийся около оживающегоТедди, поцеловала пса в голову – и тихонько смылась, воспользовавшись полнойнеразберихой, которая царила вокруг убитого Исы, мечущейся, орущей Клоди – иМаксвелла, торжественно стоящего на крыльце со своей ошеломляющей находкой вруках.

Уходила я из Мулена тем путем, каким и собиралась, – черезНуаер. Там зашла на почту и позвонила в Париж. Сказала Николь, что должнасрочно уехать из Мулена, что дом остался открыт, что прошу прощения… Она меняуспокоила: оказывается, два часа назад ее отец выехал туда, чтобы проведатьменя, так что дом недолго простоит бесхозным. Не хочу ли я вернуться в деревнюи подождать мсье Брюна, который и отвезет меня в Париж завтра или послезавтра,спросила она.

Завтра или послезавтра!

Нет, я не хотела. Я не могла больше там оставаться. А потомусела на автобус, доехала до станции, там взяла билет на поезд… Вскоре я была навокзале Монпарнас в Париже, а еще через полчаса – дома у Николь.

Совершенно очевидно, что и она, и мадам Брюн намеревалисьзасыпать меня вопросами. Однако посмотрели на меня – и… прикусили язычки.Наверное, видок у меня был очень выразительный… Собственно говоря, еще в поездена меня с немалой озабоченностью косились пассажиры, так что я ничуть неудивилась поведению Николь и ее матушки.

Кое-что я потом им рассказала, впрочем, довольно бегло,кое-что дополнил вернувшийся через два дня мсье Брюн, который тоже поглядывална меня странно. Честно говоря, и я была немало озадачена его рассказом. Кпримеру, он ни словом не упомянул о найденной картине. Сказал только, чтоМаксвелл, которого кто-то, какой-то злоумышленник (может быть, убитыйтеррорист-чечени, оказывается, разыскиваемый Интерполом), запер в брюновскомпогребе, так отчаянно пытался вырваться наружу, что умудрился сорвать с потолкамедную трубу (ту самую, на которой весьма высокохудожественно были подвешеныцепи с крючьями для окороков и сыров) и проломил ею дверь. Конечно, Максвеллвызвался исправить причиненные разрушения, что и обязался сделать не позднеечем через неделю.

Вообще, сказал мсье Брюн, в Мулене творились какие-тостранные дела. Клоди впала в состояние умопомешательства и начала кричать отом, что ее низко, коварно обманул какой-то Гийом. Возможно, она имела в видуместного жителя Гийома Феранде, скульптора и дизайнера, оформлявшего дома вМулене с помощью медных труб и умершего почти год назад. Еще она кричала, чтоэто с ее помощью был убит в тюрьме знаменитый корсиканский экстремист Жан-ГиСиз, что она также убила какую-то русскую проститутку, да и гибель чечени снепроизносимой фамилией И-са Ба-хо-ефф не обошлась без ее участия. Посколькуполицейским было доподлинно известно, что вышеупомянутого чечени ненарокомподстрелил один из них, а Клоди Бертс тут совершенно ни при чем, то столько жедоверия возникло и к другим ее откровениям. Короче, бедняжку связали (она впалав настоящее буйство) и увезли на машине «Скорой помощи», которая в кои-то векиприехала и впрямь очень скоро.

Полиция пыталась разыскать молодую женщину,предположительно, русскую, которую чечени взял в заложницы вместе с КлодиБертс, однако она исчезла бесследно, и никто в Мулене ничего о ней не могсказать. В том числе и мсье Брюн, само собой разумеется.

Пропал невесть куда и Жильбер, так что Жаклин, котораявернулась от сына из Аржентоя и рассчитывала найти мужа дома, немало бранилась,забыв привычную сдержанность, и делала недвусмысленные намеки на его стариннуюдружбу с Жани Феранде. Впрочем, Жани, по слухам, уехала в Нант, так что, можетстаться, и Жильбера стоило бы поискать там же. Однако полиции было совершенноне до него, потому что убийство русской проститутки и террориста чечени целикомпоглотило их внимание.