Вот и все, о чем рассказал мсье Брюн. О Максвелле он большене обмолвился ни словом, да я и не спрашивала. Какое-то время у меня ещетеплилась надежда, что он объявится. Даже гулять с Шанталь (а я просто-таки сголовой окунулась в обязанности добровольной нянюшки – прежде всего потому, чтоодна только малышка Шанталь ни о чем не пыталась, как бы невзначай, менявыспросить и не поглядывала на меня испытующе) я ходила почему-то только вАллеи, причем пройти туда норовила по улице Монторгей… Но Максвелл словно вводу канул. Я просматривала газеты, я слушала все сообщения в новостях… Однакоо находке картины Давида не прозвучало ни слова, ни полслова – и в конце концовя пришла к выводу, что все мы ошиблись. Ошиблась я, подумав, что труба скартиной встроена Гийомом в светильник. Ошиблась и Клоди, когда решила, чтоГийом нашел картину, а потом спрятал ее не в своем доме, а в подвале Брюнов,замаскировав под держак для крючьев. Там висела какая-то обычная труба, которуюсорвал Максвелл, чтобы выбраться из подвала, понимая, что не может рассчитыватьни на кого, кроме себя. С чего я, в самом деле, взяла, что в трубе находитсякартина? Да просто потому, что он появился на крыльце дома Брюнов так эффектнос этой трубой…

Короче, а был ли мальчик-то? Может, мальчика-то никакого ине было?

Похоже, что так.

Я думаю обо всем этом в тысячный, должно быть, раз, ожидаяавтобуса на стоянке близ Гранд-Опера (и он приходит тютелька в тютельку безчетверти шесть), и во время часового пути до первого терминала аэропорта Шарльде Голль, откуда улетают самолеты авиакомпании Люфтганза, и потом, во времяполета, вяло жуя уже знакомые мне крохотные рогалики и запивая их минералкой.Думаю и спустя час, уже в аэропорту Франкфурта.

На сей раз у меня гораздо больше времени между рейсами, аждва часа, и я вполне могла бы схватить такси и смотаться в город, посмотреть,что это за Франкфурт и что это за Майн. Однако я никуда не еду. Не потому, чтобоюсь опоздать или денег жалко (и евро, и доллары у меня, кстати, ещеостались), – нет. Просто ничего не хочется. Вот и сижу я в уголке шумного кафепод названием «Weise Rabe» [48]. Не представляю, что сие означает, я не понимаюпо-немецки, но на вывеске нарисована очень важная ворона, так что, наверное,название каким-то образом связано с ней. Сижу, стало быть, бездумно смотрю напосетителей, слушаю немецко-английско-французские объявления о прибытии иотбытии рейсов, клюю носом (ночь я практически не спала, так боялась проспать –у меня мания недоверия к будильникам) и втихомолку браню нижегородскоепредставительство компании Люфтганза.

Нет, ну что такое, в самом деле! Зачем они дали мне билет насамолет до Франкфурта с таким безумным временным отрывом от рейса, на котором яполечу в Нижний? За это время объявили, между прочим, о прибытии еще одногосамолета из Парижа. Почему бы мне было не лететь на нем? И сама выспалась бы, идобрых людей не перебудила. Брюны ведь, разумеется, встали помахать мне напрощание: дамы в ночных рубашках, мсье в пижаме под ночными халатами. Спалатолько Шанталь. Слава богу, хоть ее не потревожили, а то я вообще чувствовалабы себя последней нахалкой. Единственное, что меня слегка утешило, это то, что,уже захлопнув за собой тяжеленную брюновскую дверь и загружаясь в лифт, яуслышала, как в квартире залился телефон. Какая-то нечистая сила решиланепременно пообщаться с Брюнами в полшестого утра. То есть они так и такпроснулись бы. От этого открытия моя больная совесть слегка утихомирилась.

Смотрю на часы. Регистрацию на мой рейс объявят еще черездвадцать минут. С ума сойти, честное слово!

Устала я от шума, от аэропорта, от беспрестанно звучащихобъявлений и музыкальных трелей, которые их сопровождают, от разноголосыхзвонков портаблей тут и там… Господи, какую только музыку для них неприспособили, не изуродовали! Есть даже анекдот на эту тему. Один братокспрашивает другого, знает ли он, кто такой Моцарт. Конечно, знаю, отвечаетбратила, это, типа, тот парень, который пишет музыку для наших мобильников.

Вот, кстати, о мобильниках. У кого-то трезвонит в карманегнусавейшая мелодия, ну просто мрак! А потом слышится сиплое восклицание:

– А бьенто! Чмок!!!

И снова музыка, и снова этот разухабистый вопль:

– А бьенто! Чмок!!!

Что за безобразие? Я озираюсь. Даже подозрительно поглядываюна нарисованную ворону: уж не из ее ли клюва вырываются эти совершеннонеприличные звуки:

– А бьенто! Чмок!!!

Люди вокруг тоже начинают посматривать друг на другавозмущенно, и, что характерно, их глаза почему-то все чаще обращаются ко мне.

И тут до меня доходит…

Матушка Пресвятая Богородица! Да ведь это орет мой клоун Ша!Вернее, не мой, а Лелькин, но это уже вторично. Ну конечно, я ведь сдала вбагаж только чемодан, а сумку с игрушками и самыми ценными подарочками (вино,моцарелла, клоун Ша) взяла с собой. И, видимо, нажала ненароком то ли на нос,то ли на голову, то ли на ладошки этого клоуна. Вот он и заорал нечеловеческимголосом.

Поскорей расстегиваю «молнию», начинаю лихорадочноковыряться в сумке. Елки, что-то в таком роде со мной уже было. И, чтохарактерно, в этом же самом аэропорту… Что и говорить, судьба, совсем какавторы дамских романов, обожает кольцевую композицию!

А, вот она, коробка с клоуном Ша… Надо поскорей вырубитьэтого хулигана…

Секундочку. А как это сделать? Коробка плотная, картонная,она запечатана и оклеена сверху блестящей пленкой. То есть надо сначала снятьвсю эту сбрую, чтобы добраться до клоуна Ша. Вот интересно, как я умудриласьнажать на его руки или голову (или что там игрушку включает?), если до негосовершенно невозможно добраться?

О господи, он опять поет! И опять орет:

– А бьенто! Чмок!

С силой ударяю кулаком по коробке. Напрасно! В паникеозираюсь, чтобы попросить у официанта нож или ножницы: скорей взрезать коробку,вырубить Ша и избавиться от осуждающих взоров, которыми обливают менядобропорядочные немцы и прочие нацмены…

– Помочь? – слышится рядом мужской голос, и я вскидываюиспуганные глаза.

Человек в шляпе, надвинутой на лоб, мгновение смотрит наменя, высокомерно подняв брови, потом вынимает руку из кармана. В руке у негочто-то черное, плоское. Он протягивает руку к коробке… и клоун Ша послушнозатыкается, как тот фонтан, о котором давно и живописно написано КозьмойПрутковым.

Господи, да ведь Ша – радиоуправляемая игрушка, его можновыключить с помощью пульта. Как это мне в голову не пришло… А кстати, где пультот моего клоуна?