— Дженни, но не собираетесь же вы сесть на другой стороне… сшотландцами?

— Я и есть шотландка, — провозгласила Дженни. но внутри унее что-то мучительно сжалось. — Теперь вы Уэстморленд… Сам Господь заповедалжене прилепиться к мужу! — Прежде чем Дженни смогла ответить, Катарина схватилаее за плечи и отчаянно проговорила:

— Вы даже не представляете, что наделаете, если публично уйдетена сторону его противников! Дженни, здесь Англия, а ваш муж — это… это легенда!Вы выставите его на посмешище! Все, кто успел полюбить вас, сменят любовь наненависть, пусть даже в тот же момент будут презирать вашего мужа, не сумевшегопокорить собственную жену! Пожалуйста… я умоляю, не делайте этого!

— Я… мне надо напомнить мужу о времени, — безнадежноотвечала Дженни. — Еще не зная, что у нас будет столько гостей, мы отвели этотвечер вассалам, прибывшим в Клеймор для принесения присяги на верность.

Торчавшие позади нее слуги глядели ей вслед как побитые,потом кинулись к кузнецу, стоявшему в компании двух десятков конюших изКлеймора.

— Ее лордство, — не веря самому себе, выпалил один из слуг,— будет завтра сидеть с шотландцами. Она усядется против нас!

— Врешь! — взорвался юный лакей, обожженную руку которогоДженни вчера самолично лечила и перевязывала. — Она никогда так не сделает. Онанаша.

— Милорд, — молвила Дженни, добравшись до Ройса, и онмгновенно повернулся к ней, оборвав лорда Мельбрука посреди фразы, — высказали… — попыталась напомнить она, не в силах выбросить из головы словаКатарины об обращенном на нее взгляде мужа.

«Похоже, — опасливо думала Дженни, — что-то такое в глазахего есть, когда он вот так смотрит…»

— Что я сказал? — спокойно переспросил он.

— Вы сказали, что обычно все рано ложатся накануне турнира,— пояснила Дженни, приходя в себя и принимая то самое любезно-безразличноевыражение, которое пыталась сохранять при нем после смерти Уильяма. — И ежелисобираетесь предоставить всем такую возможность, разумно было б принять присягуна верность и покончить с этим, покуда не слишком поздно.

— Вы себя плохо чувствуете? — спросил он, оглядывая ееприщуренными глазами.

— Нет, — солгала Дженни. — Просто устала. Вассальную присягупринимали в большом зале, где собрались все феодалы Ройса. Почти целый часДженни стояла с Катариною, Бренной, сэром Стефаном и другими, наблюдая, каккаждый вассал Ройса подходит к нему в свой черед. В согласии с древнейтрадицией каждый опускался пред ним на колено, вкладывал обе руки в ладониРойса, покорно склонял главу и клялся в верности. Сей акт повиновения нередкоизображался на портретах высокопоставленных дворян с их подданными, и сюжет моментальноугадывался благодаря характерным позам. Дженни всегда считала обряд чересчур ибез всякой надобности унижающим вассала. При мерно то же самое чувствовала иКатарина Мельбрук, которая тихонько заметила:

— Это, наверное, весьма унизительная процедура, — Так идолжно быть, — заявил лорд Мельбрук, явно не разделяющий неблагоприятногомнения жены. — Впрочем, стоял же я точно в такой самой позе перед королемГенрихом, стало быть, это не столь уж позорно, как вам, леди, кажется. Однако,— оговорился он после минутного размышления, — возможно, все выглядит несколькоиначе, когда вы — дворянин, преклоняющий колена перед государем.

Как только последний феодал, встав на колени, принесприсягу, Дженни тихонько извинилась и проскользнула наверх. Не успела Агнеспомочь ей переодеться в ночные одежды из мягкого белого батиста с вышитымирозовым шелком розами, как в дверь спальни, постучавшись, вошел Ройс.

— Я спущусь к леди Элинор узнать, не требуюсь ли ей, —доложила Дженни Агнес и присела в поспешном реверансе перед Рейсом.

Сознавая, что батистовая рубашка почти прозрачна, Дженнисхватила бархатный серебристый купальный халат и быстро накинула на себя. Ройсне усмехнулся над этим стыдливым жестом, не поддразнил ее на сей счет, какобязательно сделал бы в счастливые времена, и Дженни отметила, что красивоелицо его осталось совершенно бесстрастным.

— Я хочу поговорить с вами, — спокойно начал он, пока оназавязывала халат. — Во-первых, о кокардах, которые вы вручили крестьянам…

— Если вы сердитесь из-за этого, я не стану вас упрекать, —честно сказала Дженни. — Я должна была сперва посоветоваться с вами или с сэромАльбертом. Тем более что раздавала их от вашего имени. Но вас в то время неоказалось, а я… я не люблю сэра Альберта.

— Я далек от того, чтоб сердиться, Дженнифер, — вежливопроговорил он. — И после турнира сменю Пришема. Собственно, я пришел сюдапоблагодарить вас за то, что вы столь мудро разрешили эту проблему. А большевсего я благодарен вам за то, что не выказали перед моими крепостными своейненависти ко мне. В сущности, вы совершили прямо противоположное. — Он взглянулна дверь, в которую только что выскочила Агнес, и иронически заметил:

— Никто больше не крестится, проходя мимо меня. Даже вашагорничная.

Дженни, не имевшая понятия, что он подмечал это прежде, несмогла найтись с ответом.

Он поколебался и сообщил, презрительно скривив губы:

— Ваш отец, ваш брат и трое других Мерриков по очередивызвали меня завтра на поединок.

Почти осязаемое ощущение его присутствия, терзавшее Дженни стой самой минуты, как Катарина отметила устремленный на нее нежный взглядРойса, исчезло при следующих его словах:

— Я принял вызов.

— Естественно, — бросила она с нескрываемой колкостью.

— У меня не было выбора, — натянуто объяснил он. — Я получилособое распоряжение своего короля не уклоняться от поединков с вашими родичами.

— У вас будет весьма нелегкий день, — отозвалась она,пронзая его ледяным взглядом. Все знали, что Шотландия и Франция выставляют отсебя двух своих первых рыцарей, с которыми Ройс завтра тоже должен сразиться. —Сколько всего вызовов вы приняли?

— Одиннадцать, — безразлично ответил он, — вдобавок ктурниру.

— Одиннадцать, — повторила Дженни уничижительным тоном, полнымразочарования и бесконечного горя от его предательства. — Обычное дело. Как японимаю, вам надобно проявить вчетверо больше жестокости, чем другим, чтобыпочувствовать себя храбрым и сильным?

Кровь отхлынула от его лица.

— Я ответил лишь на те вызовы, принять которые мне особоприказано. И отклонил больше двух сотен других.

Десятки саркастических замечаний готовы были сорваться с еегуб, но Дженни просто смотрела на него и чувствовала, что в ней все умерло.Ройс повернулся, чтобы уйти, но попавшийся вдруг на глаза Дженни кинжалУильяма, лежавший на сундуке у стены, вселил в нее почти отчаянное желаниеоправдать действия своего погибшего брата. Когда муж ее потянулся к ручкедвери, она заговорила: