— Я все думала, вспоминала и поняла, что Уильям мог вытащитькинжал не потому, что собирался пустить его в ход, а из предосторожности,оставаясь наедине с вами в зале. А может быть, ради моей безопасности. В тотмиг было ясно, что вы гневались на меня. Но он никогда не попытался бы напастьна вас… со спины… никогда.

Это был не упрек, а утверждение, и хотя Ройс не оглянулся ине посмотрел на нее, она видела, как плечи его поникли словно от боли.

— В тот вечер, когда это произошло, я пришел к такому жезаключению, — скрепя сердце проговорил он, чувствуя огромное облегчение, сумевнаконец открыться. — Я краем глаза заметил направленный в спину кинжал идействовал инстинктивно. Мне очень жаль, Дженнифер.

— Спасибо, — страдальчески вымолвила она, — что не пытаетесьубедить ни меня, ни себя, будто он был убийцей. Так нам — вам и мне — будетгораздо легче…

Голос Дженни прервался; она пыталась представить, что ждетих впереди, но могла думать только о том, что у них было когда-то… и что онипотеряли.

— …будет легче вежливо обращаться друг с другом, — горестнозаключила она.

Ройс испустил прерывистый вздох и оглянулся.

— Это все, что вам теперь от меня нужно? — спросил онхриплым от переживаний голосом. — Вежливое обращение?

Дженни кивнула, потому что не могла говорить, И потому, чтопочти поверила увиденной в его глазах боли… боли, превосходившей даже еесобственную.

— Это все, что мне нужно, — удалось ей в конце концоввымолвить.

На шее Ройса запульсировала жилка, словно он пытался ещечто-то сказать, но только коротко кивнул. А потом ушел.

Как только за ним захлопнулась дверь, Дженни припала кколонке кровати, и из глаз ее горячим потоком хлынули слезы. Плечи тряслись отжестоких судорожных рыданий, с которыми нельзя было больше бороться — они самирвались из груди; она обвила колонку руками, но ноги уже не держали ее.

К моменту прибытия Дженни, Бренны, тетушки Элинор и Арикакрытые галереи с сиденьями, расположенными на разных уровнях по восходящей,окружавшие со всех четырех сторон грандиозную арену, были уже переполнены пышноразодетыми леди и джентльменами. Над каждою галереей реяли флаги с гербами,принадлежащими всем, кто там сидел, и Дженни, оглядываясь в поискахсобственного стяга, немедленно убедилась, что Катарина была права — галереи ееродичей находились напротив английских, даже сейчас замкнувшись впротивостоянии.

— Смотри, дорогая… вон твой герб! — воскликнула тетушкаЭлинор, указывая на галерею на противоположной стороне поля. — Развевается рядышкомс отцовским.

И тут, ввергнув всех трех женщин чуть ли не в панику,раздался громоподобный глас Арика.

— Сядьте тут, — приказал он, ткнув пальцем в галерею состягом Клеймора.

Дженни, зная, что это приказ гиганта, а не Ройса — которомуона, впрочем, тоже не подчинилась бы, — отрицательно покачала головой:

— Я сяду под флагом с моим собственным гербом, Арик. Войны свами уже унесли многих, кто должен был бы сидеть в наших галереях. А галереяКлеймора полным-полна.

Но нет, она не была переполнена. В центре стояло огромное,похожее на трон кресло, которое подозрительно пустовало. Дженни знала — онопредназначено для нее. У нее сжалось сердце, когда она проезжала мимо, иказалось, все шестьсот гостей Клеймора, каждый слуга и житель деревниповернулись, следя за ней, сперва потрясенно, потом разочарованно, а многие ипрезрительно.

Галерея клана Мерриков, украшенная стягами с парящим соколоми крестом, располагалась между галереями клана Макферсонов и клана Дуггалов. Кнесчастью Дженни, в тот же миг, как кланы увидели, что она скачет в их сторону,раздался оглушительный радостный рев, становившийся с ее приближением всегромче и громче. Дженни невидящим взором смотрела вперед и заставляла себядумать только об Уильяме.

Она заняла место в переднем ряду, между тетушкой Элинор иБренной, и как только уселась, родичи, включая отца Бекки, принялисьпохлопывать ее по плечу и выкрикивать горделивые приветствия. Люди с соседнихгалерей, которых она знала — и многие вовсе ей не знакомые, — выстраивалисьперед ней, желая либо возобновить знакомство, либо быть ей представленными. Разона пожелала быть принятой только своим народом, более тысячи шотландцев нынчечествовали и обожали ее, как настоящую народную героиню.

И все, что ей понадобилось для этого, — публично унизить ипредать своего мужа.

Когда это дошло до Дженни, сердце у нее екнуло, а рукивспотели. Пробыв тут менее десяти минут, она уже думала, что не вынесет этого ивот-вот упадет в обморок.

Она была в этом уверена еще до того, как столпившиеся передней люди наконец схлынули и Дженни оказалась выставленной на обозрение всех,кто сидел на противоположном конце поля. Куда бы она ни взглянула, англичанеотовсюду смотрели на нее, указывали на нее пальцами, приглашали другихпосмотреть.

— Ты только заметь, — с наслаждением проговорила тетушкаЭлинор, кивая на разъяренных, пышущих гневом англичан. — какие прекрасные навсех нас головные уборы! Точно, как я и думала, — все отошли от современноймоды подальше и нарядились в вещи, которые были популярны во времена нашейюности.

Дженни заставила себя поднять голову и тупо скользнулавзглядом по морю разноцветных навесов, полощущих флагов, летящих вуалей напротивоположном конце арены.

Там были высокие конусообразные шапочки со свисающими доземли вуалями; шапочки, торчащие в обе стороны, словно огромные крылья; шапочкив форме сердечка с вуалями; шапочки в виде рога изобилия с накидками; и дажешапочки, похожие на два квадратных развернутых куска вуали, наброшенных навысокие рогульки, воткнутые в волосы леди. Дженни смотрела и ничего не видела,смутно слыша голос тетушки Элинор:

— ..а когда оглядываешься, дорогая, поднимай голову выше.Раз уж ты сделала выбор — хотя, по-моему, ошибочный, — так теперь держись.

— О чем вы говорите, тетушка Элинор?

— Я говорю то, что сказала б и раньше, если бы ты меняспросила, — место твое рядом с мужем. Но мое место — возле тебя. Вот я и здесь.И дорогая Бренна здесь, возле тебя… как я сильно подозреваю, строит безумныепланы, как бы улизнуть и остаться рядом с братом твоего мужа.

Бренна уставилась на тетушку Элинор, но Дженни была слишкомподавлена сознанием собственной вины и ощущением неуверенности, чтобыбеспокоиться еще из-за Бренны.

— Вы не понимаете, что произошло, тетушка Элинор. Я любилаУильяма.