– Опуская глаза, я видела ее рыжие волосы, –сказала Джесс. – Видела, как расступаются джунгли.

– Сны непременно должны играть роль сообщения, – снеожиданным возбуждением в голосе произнес Маэл. – Иначе почему бы онапосылала их так настойчиво? Наши личные мысли не обладают такой властью. Оназаявляет о себе во всеуслышание, она хочет, чтобы кому-то или чему-то сталиизвестны ее мысли…

– Или же она одержима и действует, находясь во властиодержимости, – ответил Мариус. – И преследует определеннуюцель. – Он помолчал. – Встретиться с тобой, со своей сестрой! Чего жееще она может пожелать?

– Нет, – возразил Хайман. – Не в этом еецель. – Он опять посмотрел на Маарет. – Эти сны означают, что онахочет сдержать данное Матери обещание.

Маарет молча смерила его взглядом; казалось, что она струдом выдерживает все эти разговоры о своей сестре и все же внутреннеготовится к предстоящему испытанию.

– Мы были там с самого начала, – сказалХайман. – Мы – первые дети Матери; и сны повествуют о том, с чего всеначалось.

– Тогда ты должна рассказать нам… обо всем, –отозвался Мариус так мягко, как только мог.

– Да, – вздохнула Маарет. – И я сделаюэто. – Она по очереди оглядела всех сидящих за столом, а потом вновьостановила взгляд на Джесс. – Придется рассказать вам все, и тогда выпоймете, что именно мы бессильны предотвратить. Видите ли, это не простоистория начала. Она может стать и историей конца. – Она неожиданновздохнула, словно сама мысль о таком исходе была для нее слишком тяжела. –Никогда еще наш мир не переживал подобного потрясения, – продолжала она,глядя теперь на Мариуса. – Музыка Лестата, пробуждение Матери, столькосмертей…

Она опустила глаза, собираясь с силами. А потом посмотрелана тех, кто был дорог ей больше остальных, – на Хаймана и Джесс.

– Я никогда еще этого не рассказывала, – объяснилаона, как будто умоляя о снисхождении. – Сейчас воспоминания о временах,когда я была еще жива, представляются мне чем-то относящимся, скорее, кмифологии. Тогда я еще могла смотреть на солнце. Но в этой мифологии кроютсякорни всех известных мне истин. И вернувшись вспять, мы, возможно, увидимбудущее и найдем способ изменить его.

Самое меньшее, что мы можем сделать, это попытаться понять.

Все стихло. Собравшиеся терпеливо, с уважением ожидалиначала рассказа.

– Прежде всего, – заговорила она, – должнавам сказать, что мы с сестрой были ведьмами. Мы разговаривали с духами, и духилюбили нас. Пока она не прислала в нашу страну своих солдат.

Она отпустила меня, и я сразу же камнем полетел вниз;в ушах ревел ветер. Но самое ужасное, что я ничего не видел! Я услышал ееголос:

– Поднимайся.

В тот момент я остро сознавал свою беспомощность. Я падал наземлю, и ничто не могло меня остановить; потом я поднял голову, у меня кололо вушах, наверху смыкались облака, и я вспомнил башню, ощущение подъема. Я принялрешение: наверх! И спуск немедленно прекратился.

Меня словно подхватил воздушный поток. Я моментально взлетелна несколько сотен футов, и облака оказались внизу – белая пелена, которую я струдом мог разглядеть. Я решил пока плыть по течению. Зачем мне сейчас куда-толететь? Может быть, я смогу открыть глаза, и ветер не помешает мне видеть, еслиперестану бояться боли.

Она где-то смеялась – в моей голове или наверху, не знаю.

– Ну же, принц, выше.

Я развернулся и снова взлетел, пока не увидел, что онанаправляется ко мне – одежды развевались, тяжелые косы плыли по ветру.

Она подхватила меня и поцеловала. Я попытался обрестиравновесие, ухватившись за нее, посмотреть вниз и разглядеть, что происходиттам, в щелках между облаками. Покрытые снегом горы, ослепительно сияющие влунном свете, огромные синеватые склоны, исчезавшие в глубоких долинах, полныхнепроницаемого снега.

– Теперь подними меня, – прошептала она мне наухо. – Неси меня на северо-запад.

– Я не знаю, где это.

– Знаешь. Твое тело знает. И твой мозг. Не спрашивайих, где это. Скажи им, что хочешь попасть туда. Этот принцип тебе знаком.Поднимая ружье, ты видел бегущего волка; ты не рассчитывал расстояние илискорость пули – ты просто стрелял, и волк падал.

Я еще раз поднялся с той же невероятной скоростью, и вдругпочувствовал, что в моих руках лежит тяжелый груз. Она не сводила с меня глаз,она заставляла меня нести ее. Я улыбнулся и, кажется, даже засмеялся вслух.Приподняв ее и поцеловав, я продолжил взлет без дальнейших перерывов. Насеверо-запад. Это направо, потом опять направо, и еще выше. Мой мозгдействительно это знал; он знал область, над которой мы пролетали. Я совершилискусный разворот, затем – еще один; я кружился, обхватив ее покрепче, имне нравилось ощущать вес ее тела, нравилось чувствовать, как ее грудьприжимается ко мне, как ее губы нежно касаются моих.

– Слышишь? – спросила она, приблизившись к моемууху.

Я прислушался. Ветер заглушал все на свете; но с землидоносился глухой хор человеческих распевов; некоторые голоса вторили другим,остальные пели разрозненно; громкая молитва на каком-то азиатском языке. Яслышал их далеко-далеко и совсем близко. Важно различать эти два звука. Первый– длинная процессия верующих, поднимающаяся по горным проходам, перебирающаясячерез скалы, подбадривающая себя песнями, бредущая вперед невзирая на усталостьи холод. А в каком-то здании – громкий исступленный хор, яростно распевающий втакт цимбалам и барабанам.

Я привлек ее голову к своей и посмотрел вниз, но облакапревратились в сплошную белую простыню. Однако в мыслях верующих передо мнойвозникло прекрасное видение внутреннего дворика, храма с мраморными арками ипросторных комнат с расписанными стенами. Процессия направлялась к этому храму.

– Я хочу посмотреть!

Она не ответила, но и останавливать меня не стала. Яустремился вниз, паря в воздухе, как птица, но постепенно опускаясь, пока мы неоказались в самой гуще облаков. Она снова стала легкой как перышко.

Выбравшись из моря белизны, я увидел, что внизу поблескиваетхрам, казавшийся крошечной глиняной моделью, а за извилистыми стенами то тут,то там вздымается земля. От пылающих костров исходил зловонный запах горящихтрупов. И к этому скоплению крыш и башен со всех сторон по опасным тропамстекались извилистые потоки мужчин и женщин.