Мария замерла, не замечая, что жар камина опаляет ей щеки, ивдруг сказала – нет, громко, отчаянно выкрикнула:

– Не может быть? Это не может быть он!

И тут же бросилась к окну и прижалась пылающим лбом кпрохладному, влажному стеклу.

Не может… да почему, почему не может? Что ж тут такого?Корфу осточертело его межеумочное положение брака-безбрачия; осточертело, чтоСимолин все чаще попрекает его пренебрежением к жене, которая почти открытоизменяет ему да еще, вдобавок ко всему, стала весьма бесцеремонно вмешиваться вего дела. Вот и решил развязать себе руки… сжечь очередную занавеску, как натом приснопамятном балу!

Мария нервно прошлась по библиотеке и снова остановилась укамина. Эти догадки не зря бросают ее в дрожь: они позорны и отвратительны. Неможет быть, не может быть такого, и не только потому, что человек, которыйжизнью рисковал в сражениях за честь и славу родной земли, не станет маратьсвоих рук подлым убийством женщины, жены – пусть и немилой, пусть и распутной!Лицо Димитрия Васильевича встало перед взором Марии: ледяные черты, ледяныеглаза; ледяной голос зазвучал в ее памяти. Да разве можно высечь огонь из этойглыбы льда, из этого айсберга, как называет его Сильвестр? Разве способно этовоплощение равнодушия к такой вспышке страсти?

Мария усмехнулась. Ее логика оскорбительна для нее же, но нестоль невыносима, как подозрения. Но если она обеляет Корфа, то кого же следуеточернить? Снова тетушку Евлалию? Она все еще в Париже. Но Евдокии Головкинойтеперь никакие завещания не помогут разбогатеть, так что зачем изощряться,травить Марию? Из мести, что «племянница» сорвала ее планы? Безнадежнозапоздала эта месть, смешно и предполагать такое. Так же смешно думать, будтокто-то решил отомстить Корфу, убив его жену. Кажется, всем известно, что онадля барона ничего не значит. Вот если бы он лишился Николь…

Мария несколько раз кивнула, скользя невидящим взором покорешкам книг.

Николь? Что, если это – Николь? У нее есть и причины, ивозможности. А может быть, она лишь исполняла волю Корфа – или даже егоневысказанное желание? Все это так ужасно, так отвратительно. И не спастись,тогда уж не спастись…

Взор Марии прояснился, наткнувшись на знакомые слова накнижном корешке: «Тристан и Изольда».

«Тристан и Изольда»! Роман, с которого начались все еезлоключения!

Мария вцепилась в книгу с такой же ненавистью, с какойвцепилась бы в лицо убийце Глашеньки, вытащила том, размахнулась швырнуть вогонь, да не успела: из образовавшегося на книжной полке проема выпала какая-токоротенькая палочка, заостренная на конце и оперенная, точно стрела.

Мария подняла ее. А ведь это и впрямь стрела. Да какаястарая, старинная, будто из музея. Ей лет сто, не меньше. Сокровище былыхвремен! Оперенье-то почти все повылезло, однако заостренный кончик, выкрашенныйв темный цвет, еще вполне может поразить до крови.

Мария сосредоточенно поскребла ногтем краску, послюнилапалец, потерла – на нем осталось темное пятнышко, а стрела так и неотчистилась.

Почему Корф прячет ее здесь?

Ну, это его дело, надо убрать стрелу на место. Онапопыталась затолкать находку туда, где она только что лежала, но стрела всевремя выпадала оттуда – и вдруг…

– Брось ее в огонь! – послышался свистящий шепот.

Мария обернулась.

– Николь? Что ты говоришь? И что ты… – Она запнулась. – Чтоэто у тебя в руках?

– Нож, разве не видишь? – усмехнулась бывшая горничная. – Ия ударю тебя им, если ты не бросишь стрелу в огонь!

– Ударишь? – переспросила Мария как бы в полнойрастерянности и положила стрелу на каминную полку, исподтишка наблюдая заНиколь.

Как всегда в минуты опасности, Мария обрела спокойствие и туособую цепкость взгляда, которая позволяла ей видеть как бы разом все вокруг. Исейчас она заметила, что Николь держит свой нож с искривленным лезвием – ондействительно имел устрашающий вид – несколько театрально, с замахом сверху,так, что острие было направлено как раз в ее сторону. Итальянец, обучавшийМарию метать ножи, наставлял ее в возможной схватке держать оружие так, чтобырукоять была внизу, а лезвие вверху, бить снизу, резко – тогда удар приобретаетубийственную силу.

– Ну, и к чему все это? – спросила Мария, осторожноподвигаясь к Николь и примеряясь ловчее выхватить нож, но француженкарасхохоталась:

– Не старайся. Тебе уже все равно.

– А ты не боишься говорить так громко возле этого камина? –усмехнулась Мария, но тут же до нее стал доходить смысл последних слов Николь.– Что это значит? Почему мне все равно?

Николь засмеялась. Это был нервный смех – с глубокими ичастыми придыханиями, напоминающими всхлипывания, и Марии сделалось не по себе.Николь не радовалась – она была на грани истерики. В смехе ее звучало безумие –вот что пугало больше всего, а вовсе не этот театральный нож.

– Его нет дома. Не жди, что он придет на помощь! Сегодня мнеповезло. Тебя никак не взять… крепкая! Твоя дура горничная… вместо тебя… но язнала, что ты возьмешь эту книгу. – Николь так резко оборвала смех, словносвечу задула. – Думала – за какую спрятать, чтобы наверняка, но уж эту ты немогла бы не взять, правда? «Тристан и Изольда»! Я помню, помню… в Петербурге… –Она задохнулась, и Мария поняла, что опять поступила именно так, как от нееждала Николь. В который уже раз в жизни!

Но что за бред? Зачем Николь непременно было нужно, чтобыона взяла эту стрелу? Впрочем, она знает, зачем! Мария со страхом взглянула натемные пятна на пальцах, которыми терла «краску» на конце стрелы, ощутилатерпкий, горьковатый привкус на губах, – и невольно прикрыла глаза, покачала головой.

Значит, все-таки Николь… Догадка была верна – да что толку?Поздно. Неужели сейчас придется умереть? А как же месть? Как же клятва? Ну ужесли Корф восемь лет исполняет свою клятву, то и Мария как-нибудь сдержит свою,сколько бы мгновений жизни ей ни оставалось!

Она открыла глаза и постаралась посмотреть на Николь со всемвозможным спокойствием:

– А что это за музейная редкость? Эти стрелы достались тебеот твоих предков-дикарей?

Эта была жалкая попытка съехидничать, и Николь отмеланасмешку презрительным пожатием обнаженных плеч. Только теперь Мария обратилавнимание, что на ней прекрасное платье багрового цвета, цвета крови; бриллиантысверкают; черные и красные цветы в прическе – Николь вырядилась, как на бал.Ну, еще бы – такое торжество предстоит! Хотя… Это еще как посмотреть!