— Этого мы не знаем, но что-то есть у нас в реакциях«бей или беги», открывающее ворота для нашего зверя. Если лишить оборотня такойреакции, то можно не дать ему перекинуться.

— Сколь угодно долго?

— Нет. Полнолуние принесет перемену, сколько быпрепаратов ни закачать в организм.

— И когда же Грегори вернется к норме?

Она опустила глаза, затем подняла, и мне не понравилось, чтоей нужна была эта секунда, когда я их не видела. Будто меня ждали неприятныеизвестия.

— Препараты выведутся примерно через восемь часов,может, раньше, может, позже. От очень многого зависит.

— Значит, он останется так, пока они не выведутся,потом он перекидывается, и все в порядке? — Я придала фразе вопросительнуюинтонацию. Слишком серьезно держалась Лилиан, чтобы все оказалось так просто.

— Боюсь, что нет.

— А в чем дело, док? Откуда такая мрачность?

Она устало улыбнулась:

— За восемь часов травма ушей у Грегори может сделатьсяпостоянной.

Я заморгала:

— То есть он останется глухим?

— Да.

— Это не годится.

Она улыбнулась чуть шире:

— Ты так говоришь, Анита, будто одна твоя воля можетпеременить ситуацию. Как будто совсем юная.

— Ты хочешь сказать, что мы ничем не можем ему помочь?

— Нет, этого я не говорю.

— Пожалуйста, док, выкладывай.

— Была бы ты истинной Нимир-Ра, ты бы могла вызватьзверя из его плоти и форсировать перемену, даже на фоне седативов в организме.

— Если мне кто-нибудь расскажет, как это делается, япопробую.

— Значит, ты веришь, что в полнолуние станешь истиннойНимир-Ра? — спросила Лилиан.

Я пожала плечами и отпила кофе:

— Не на сто процентов, но свидетельства тому множатся.

— И что ты чувствуешь по этому поводу?

— Насчет стать Нимир-Ра по-настоящему?

Она кивнула.

— Я очень стараюсь не слишком об этом думать.

— Делать вид, что не знаешь, — этим проблему неснять, Анита.

— Мне это известно, но переживать — тоже не способпоменять ситуацию.

— Очень практично, если ты это умеешь.

— Что? Не переживать?

Она снова кивнула. Я пожала плечами:

— Будем переживать несчастья, когда они произойдут. Поодному.

— Ты действительно можешь так разделить себя на отсеки?

— Так как будем лечить Грегори?

— Я так понимаю, что это «да», — заключила Лилиан.

— Да, — улыбнулась я.

— Как я уже сказала, будь ты Нимир-Ра в полной силе, тымогла бы вызвать его зверя даже на фоне седативов.

— Но раз я еще ни разу не перекинулась, такойвозможности нет?

— Сомневаюсь. Это довольно специализированное умение,даже среди оборотней.

— Рафаэль умеет?

Она улыбнулась, как улыбнулся бы почти любой крысолюд вответ на вопрос о своем царе.

Улыбка теплая и гордая. Они его уважали и любили.

Бывают правильные лидеры.

— Нет.

Это меня удивило, и, очевидно, удивление было заметно.

— Я же тебе сказала, что это редкий талант. ТвойУльфрик это умеет.

Я уставилась на нее:

— Ричард?

— Ты знаешь другого Ульфрика? — усмехнулась она.

Я чуть не улыбнулась в ответ.

— Нет, но нам же нужен тот, кто умеет вызватьлеопарда-оборотня?

Она кивнула.

— Как насчет Мики?

— Я его уже просила. Ни он, ни Мерль не умеют вызыватьзверя в другом. Мика предложил попробовать вылечить Грегори взыванием к плоти,но травмы такие, что его способностей мало.

— И когда же он пытался лечить Грегори?

— Пока ты была в душе.

— Я же мылась очень недолго.

— Почти сразу выяснилось, что раны Грегори ему не подсилу.

— Но ты бы не поднимала этот вопрос, если бы не былокакой-то надежды?

— Я могу другими лекарствами попытаться снятьседативный эффект.

— Но? — спросила я.

— Но сочетание лекарств может вызвать разрыв сердца илитакое обширное кровоизлияние в других органах, что он погибнет.

Я поглядела на нее пару секунд.

— И насколько плохи наши шансы?

— Достаточно плохи, чтобы я перед попыткой спросиларазрешения Нимир-Ра.

— А Грегори дал согласие?

— Он в ужасе. Он хочет снова слышать. Конечно, онхочет, чтобы я попыталась, но я не уверена, что он мыслит ясно.

— И ты обратилась ко мне, как при лечении ребенкаобращаются к родителям.

— Мне нужен кто-то, ясно мыслящий и могущий принятьрешение от имени Грегори.

— У него есть брат... — Я нахмурила брови,вспомнив, что не видела Стивена в лупанарии. — А где Стивен?

— Мне сказали, что Ульфрик велел брату Грегори неприходить сегодня на сход. Что-то насчет того, что нехорошо заставлять еговидеть казнь брата. Вивиан пошла за ним.

— Ну и ну. Какое великодушие со стороны Ричарда!

— Не стоит язвить.

— Разве я пытаюсь? Я просто злюсь, Лилиан. Ричард готовподвести под бойню многих, кто мне дорог, не говоря уже о себе самом.

— С риском для тебя и Мастера Города.

Я снова нахмурилась:

— Кажется, все уже об этом знают.

— Мне тоже так кажется, — сказала она.

— Да, он рискует нами всеми ради своих высоко-моральныхидеалов.

— Идеалы стоят жертв, Анита.

— Быть может. Но я не могу сказать с уверенностью, чтохоть раз в жизни близко видела идеал, за который отдала бы дорогих мне людей.Идеалы могут умирать, но они не дышат, не кровоточат, не плачут.

— И ты готова пожертвовать всеми своими идеалами залюдей, которые тебе дороги?

— Не уверена, что у меня сейчас вообще есть идеалы.

— Но ты же христианка?

— Моя религия — это не идеал. Идеалы — абстракции,которые не потрогать и не увидеть. А моя религия не абстракция, она оченьреальна.

— Но ведь Бога не увидеть, — возразилаЛилиан. — Не взять Его в руку.