— Сколько ангелов может поместиться на кончике иглы,да?

— Нечто в этом роде, — улыбнулась она.

— Мне приходилось держать крест, пылающий так ярко, чтовесь мир вокруг превратился в белый огонь. Я видела, как том Талмуда обратилсяв пламя в руках вампира, а когда книга догорела, вампир продолжал гореть, покане умер. Я стояла перед демоном и читала Священное Писание, и демон не мог менятронуть. — Я мотнула головой. — Нет, доктор Лилиан, религия — неабстракция. Она органичная, она живая, она растет и дышит.

— Органичная — это уже не христианство, это викканствокакое-то, — сказала она.

Я пожала плечами:

— Я училась с одной спириткой и ее викканскимиподругами около года. Трудно было этим не пропитаться.

— Разве изучение викканства не поставило тебя внеловкое положение?

— Ты имеешь в виду, что я монотеистка?

Лилиан кивнула.

— У меня Богом данные способности и не хватаетобучения, чтобы ими управлять. Почти все церкви косо смотрят на спиритов, неговоря уже об аниматорах, которые поднимают мертвых. Мне нужно было обучиться,и я нашла людей, которые мне в этом помогли. И то, что они не христианки, ясчитаю недоработкой церкви, а не этих людей.

— Есть и колдуньи-христианки, — сказала она.

— Я некоторых видала. Они все жуткие зелотки, будто имнадо быть больше христианками, чем любому другому, — доказать, что онихорошие и вообще могут быть христианами. А я зелотов не люблю.

— Я тоже, — улыбнулась она.

Мы посмотрели друг на друга. Наступали сумерки. Лилианприподняла кофейную чашку — я ей выдала ту, где был огромный дракон и крохотныйрыцарь. «Без храбрости нет славы».

— Долой зелотов! — провозгласила она.

Я подняла свою кружку — с пингвиненком, мою любимую.

— Долой зелотов!

Мы выпили. Она поставила кружку на подставку и спросила:

— Даешь ли ты мне разрешение попытаться купироватьседативы?

Я медленно вдохнула, так же медленно выдохнула.

— Если он согласен, то да.

Она встала из-за стола:

— Пойду все приготовлю.

Я кивнула, но осталась сидеть. Я как раз молилась, когдакто-то вошел. Даже не открывая глаз, я знала, что это Мика.

Он подождал, пока я подняла голову и открыла глаза.

— Не хотел мешать.

— Я уже кончила.

Он кивнул и улыбнулся своей улыбкой — отчасти веселой,отчасти грустной и отчасти еще какой-то.

— Ты молилась? — осторожно спросил он.

— Да.

От какой-то игры света его глаза поблескивали в темноте,будто в зелено-золотых глубинах затаилась искорка огня. Иллюзия спрятала егоглаза и почти все лицо в тени, и только остался этот трепещущий огонек, будтотанец цвета в его глазах Ъылреальнее, чем он сам.

Но даже не видя его лица, я знала, что он огорчен. Я ощущалаэто как тяжесть вдоль позвоночника.

— В чем дело? — спросила я.

— Не могу вспомнить, когда я молился.

Я пожала плечами:

— Многие не молятся.

— Почему-то меня не удивляет, что молишься ты.

Я снова пожала плечами.

Он шагнул вперед, и свет упал на его лицо и эту непростуюулыбку.

— Мне надо идти.

— Что случилось?

— Почему ты думаешь, будто что-то случилось?

— Очень напряжены ты и твои коты. В чем дело, Мика?

Он потер глаза пальцами, будто от усталости. Поморгал.

— Срочное дело в парде. У нас есть одна женщина,которая не смогла сегодня приехать, и она попала в беду.

— Какого рода беду?

— Вайолет у нас вроде твоего Натэниела, самыйнедоминантный экземпляр.

Он говорил так, будто это все объясняло. Может быть, но немне.

— И? — спросила я.

— И я должен отправиться ей на помощь.

— Мика, я не люблю секретов.

Он вздохнул, провел пальцами по волосам, сдернул резинку сконского хвоста и уронил на пол, стал расчесывать волосы руками, повторяядвижения, будто собирался делать это всю ночь. Очень резкими и напряженнымибыли эти движения.

Он глядел на меня, растрепанные черные волосы обрамили лицо,глаза сверкали. Вмиг из приятного и привлекательного мужчины он стал диким,чужим. Дело было не только в волосах или кошачьих глазах — зверь его булькал,пробиваясь наружу, как кипяток из чайника. Я уже была знакома с его силой, носейчас она обжигала... и тут я поняла, что вижу этот жар, вижу.Он окружал Мику,почти невидимый, но именно почти, как что-то, что можно заметить мелькомуголком глаза. Почти виделась чудовищная тень, окружившая его, как дрожание надлетней мостовой, воздушная рябь. Я уже много лет водилась с оборотнями, нотакого видеть не приходилось.

В дверях вырос Мерль:

— Что-нибудь случилось, Нимир-Радж?

Мика повернулся, и будто что-то огромное и невидимоеповернулось вокруг и над его телом. Голос его прозвучал низко, с порыкиванием:

— Случилось? Что тут могло случиться?

— Мика, нам пора, — сказала Джина, протолкнувшисьмимо Мерля.

Мика поднял руки, и сопровождающий образ шевельнулся вместес ним. Я не видела меха и когтей, только намек на них, плавающий в воздухе.Мика закрыл глаза руками, и эти призрачные когти прошли сквозь, внутрь, мимоего лица. У меня закружилась голова, и пришлось опустить глаза к столешнице,чтобы восстановить равновесие.

Марианна говаривала, что может видеть ауру силы возле другихлюдей и ликантропов, но я раньше не была на это способна.

Я ощутила, как сила эта складывается, втягивается, уходитобжигающее ощущение с кожи, будто океан отступает от берега. Подняв глаза, яуже не увидела той якобы невидимой ауры — тело ее втянуло в себя.

Он посмотрел на меня внимательно:

— У тебя такой вид, будто тебе явился призрак.

— Ты ближе к истине, чем ты думаешь.

— Она испугалась твоей силы, — бросила Джинапрезрительно.

Я посмотрела на нее:

— Я видела его ауру, видела как белый фантом,окружающий тело.

— Ты так говоришь, будто никогда раньше ее невидела, — сказал он.

— Визуально — нет.

Джина взяла его под руку, ласково, но твердо, и попыталасьпотянуть к двери. Он только глянул на нее, и я ощутила его присутствие, еголичность — за неимением лучшего слова — почти на ощупь. Джина рухнула на пол,сжимая его руку, и потерлась об нее щекой: