— Мика, я не хотела оскорбить!

Лицо его осталось холодным. Его сила, мощь снова началанаполнять комнату.

— Нимир-Радж! — обратился к нему Мерль. —Если ты идешь, то надо идти. Если ты не идешь...

Он говорил, тщательно взвешивая слова и тоном почтижалостливым. Почему — я не поняла.

Мика, я думаю, рыкнул на Мерля. И тут же прозвучал его голос— обычный, человеческий.

— Я знаю свой долг Нимир-Раджа, Мерль.

— Я никогда бы взял на себя смелость объяснять тебедолг Нимир-Раджа, Мика.

Вдруг лицо Мики снова стало утомленным, и сила ушла. Онпомог Джине встать, хотя это выглядело довольно неуклюже — она была почти наголову выше.

— Пойдем.

Все повернулись к двери.

— Я надеюсь, что с твоим леопардом ничего плохого неслучилось, — сказала я вслед.

Мика оглянулся:

— Натэниел позвал бы на помощь, если бы с ним ничего неслучилось?

Я покачала головой:

— Нет.

Он кивнул и повернулся к двери:

— И мои нет. — Он замялся в нерешительности, потомсказал, не оборачиваясь: — Я возьму с собой Ноя и Джину, но ты не против, еслия оставлю здесь Мерля и Калеба?

— Они тебе не будут нужны?

Он обернулся, улыбаясь:

— Мне только нужно забрать Вайолет. Бойцы мне для этогоне нужны, а тебе может пригодиться пара лишних.

— Ты думаешь, что Джейкоб может охаметь?

Он улыбнулся шире.

— Охаметь. Да, вот именно. Хорошее слово.

Они вышли, и я осталась за столом одна. Вернулась Лилиан ипосмотрела на меня, прищурившись.

— Ну и что? — спросила я.

Она покачала головой:

— Не мое дело.

— Вот именно.

— Но если бы было мое... — начала она.

— Но оно не твое.

Она улыбнулась:

— Но если бы было мое, я бы сказала две вещи.

— Ты же их все равно скажешь?

— Да.

Я махнула рукой — давай, говори.

— Во-первых, приятно видеть, что ты дала волю своемусердцу с новым мужчиной. Во-вторых, этого мужчину ты не знаешь. Аккуратнеесмотри, кому ты отдаешь сердце, Анита.

— Я пока еще никому не отдала сердце.

— Пока еще, — повторила она.

Я посмотрела на нее хмуро:

— Ты ведь понимаешь, что зовешь меня дать волю сердцу ине давать ему воли одновременно?

— Понимаю.

— Два противоречивых совета.

— Полностью противоречивых, — согласилась она.

— Так какому же ты велишь мне следовать?

— Обоим, разумеется.

Я затрясла головой:

— Пошли спасать Грегори, а насчет моей жалкой личнойжизни будем беспокоиться опосля.

— Я не могу обещать, что мы его спасем, Анита.

Я подняла руку:

— Док, я помню твою оценку шансов.

И я вышла за ней в затемненную гостиную, заставляя себяверить — по-настоящему верить — в чудеса.

Мы решили этим заняться на задней террасе. Она у менявыходит на пару акров старого леса — никаких соседей, никто нас не увидит. Ктому же терраса вдвое больше кухни и единственная часть дома без ковра на полу.Если оборотень перекинется на ковре, то ковер придется либо чистить паром, либовыбрасывать. На самом деле это не я вспомнила, что Грегори испортитковер, — это сказал Натэниел. Его можно понять — скорее всего до приходаэкономки чистить ковер пришлось бы ему — я вряд ли даже знаю, где у меняпылесос.

Грегори свернулся в клубок посреди террасы, положив головуна колени брата, обняв себя руками. Желтые волосы, бледные в свете луны,покрывали голый торс Стивена — он разделся, готовясь к перемене, чтобы сразурвануть в лес вместе с братом. Это в предположении, что Грегори после переменывыживет. Шансы были пятьдесят на пятьдесят, что не так уж плохо, если запроигрыш расплачиваться деньгами, но если жизнью — то как-то кажется маловато.

Стивен взглянул на меня. Васильковые глаза в свете луныпосеребрились. Вид у него был бледный, несколько воздушный. Лицо исказилосьэмоциями, в глазах светился разум и воля, что со Стивеном бывало нечасто. Онбыл типичным подчиненным, хрупким в каждый миг своей жизни, но сейчас его глазасмотрели на меня требовательно и страдание искажало его лицо. Руки напряженновцепились в тело брата, который так и лежал, свернувшись у него на коленях, вводопаде светлых волос на бледной коже. Грегори был гол в жаркую летнюю ночь, ия это только сейчас заметила. В этой наготе не было ничего эротического — былатолько абсолютная незащищенность.

Стивен смотрел на меня и каждой мышцей своего тела,выражением лица, глазами спрашивал то, что робость не давала ему спроситьвслух. Не надо было телепатии, чтобы понять, чего он хочет. Спаси его, спасимоего брата, кричали его глаза. Говорить это вслух уже было не нужно.

Вивиан, такая же хрупкая, как Стивен, такая же подчиненная иробкая, все же это произнесла:

— Пожалуйста, попытайся вызвать его зверя. Хотя быперед попыткой введения лекарств.

Я глянула на нее, и что-то в моем лице, наверное, ее напугало,потому что она рухнула на колени и поползла ко мне — не грациозно-крадучись,как ползают леопарды, а по-человечески — неуклюже, медленно, опустив голову изакатив глаза. Она демонстрировала подчиненное поведение леопарда, чего ятерпеть не могла. Ощущать эту ее боль, будто я какой-то людоед, которого надоублаготворить, — очень противно, но я не стала останавливать Вивиан.Ричард мне показал, что случается в группе оборотней, когда доминантотказывается быть доминантом.

Она подползла к моим ногам, стала тереться об меня телом,опустив голову. Обычно леопарды катаются у ног, как большие кошки, но Вивиансегодня просто жалась к ногам, не как ласкающаяся кошка, а как испуганнаясобака. Я наклонилась погладить ее по волосам и услышала, как она тихо-тихо бормочетсебе под нос: «Пожалуйста, пожалуйста!» Чтобы не обратить внимания на такуюмольбу, надо быть даже холоднее меня.

— Все хорошо, Вивиан. Я попробую.

Она потерлась о мои штаны подбородком, задирая голову, глядяна меня снизу вверх, все еще как перепуганная собака. Вивиан всегда при мнеробела, но такого сильного испуга я у нее еще не видела. Вряд ли дело было впытках, которым подвергли Грегори. Скорее на нее произвело впечатление, как япревратила Элизабет в решето. И я не могла портить урок, рассказывая Вивиан,что в нее я стрелять не буду. Мерль и Калеб все слышали, и если мыдействительно собираемся объединить парды, очень неплохо будет для начала, еслия стану внушать страх.