– Сейчас это не имеет никакого значения. Я Выхожу изигры?

– Не хочешь присутствовать при заключительном актетрагедии? – Он искушал меня, это было видно невооруженным глазом, он хотелокончательно сделать меня частью беспощадного, сокрушающего все на своем пути механизма.

Но капитан не дурак, он уже знает, что все искушениянапрасны, я никогда не буду частью механизма, не для этого он кормил меня сруки, не для этого превратил в почти совершенное орудие и отправил в автономноеплавание. Да я и сама вдруг поняла, что отказываюсь от почетного места впартере не потому, что мне жалко несчастного Мишу Меньших, так по-мальчишескиглупо влюбившегося в меня, нет. Он стал мне неинтересен, как только пересталбыть достойным противником. Как и когда сложился во мне этот стройный порядоквещей, эта удивительная гармония с миром, я не знала. Но четко знала, что вселюди в моем мире делятся на две неравнозначные категории: человеческийперегной, не стоящий особого внимания, и достойные противники, лучшие враги,прекрасные враги, удивительные враги, наличие которых и придает жизнинеобходимую ей остроту и восхитительную прелесть.

Лещ сразу же перестал быть достойным противником и былпереведен мной в первую категорию – категорию человеческого перегноя. А самКостя Лапицкий удержался в почетной второй только потому, что благоразумно невступал со мной в схватку и придерживался вооруженного нейтралитета. Хотя, сдругой стороны, не слишком ли ты возомнила о себе, дитя мое? Я поерзала наКостиной пластиковой табуретке и решила, что буду думать именно так.

Пока кто-то не докажет мне обратного.

– Значит, отказываешься? – все еще вяло настаивалкапитан. – Не хочешь насладиться плодами своей победы?

– Уволь меня от этого.

– Ну что ж, сдала парня, молодец. А ведь он былискренен с тобой, впустил в свою жизнь и даже доверил то, что и самому близкомучеловеку не доверишь… Разве что вокзальной девочке на ночь… Не жалко? И вообще– как ощущения?

– Нет никаких особых ощущений, – ушла от ответа я. –Обычная работа.

– Хорошо сделанная работа. Молодец, – он решил неуглубляться в пустыню моих атрофировавшихся чувств, он только побродил покромке барханов и поспешно затрусил обратно.

– Что теперь? – спросила я.

– В смысле? – не понял Костя.

– Что мне делать теперь?

– Ты была когда-нибудь в Инсбруке? – неожиданно спросилКостя.

– Ты спрашиваешь о прошлой жизни или о нынешней?

– Прости, прости… Совсем из головы вон. Кстати, тыпринимаешь таблетки?

– Какие? – Я совсем выпустила из головы приданоеВиталика, те самые белые шарики, которые должны были стимулировать угасшуюпамять. Память, к которой я не хотела возвращаться. – А-а… Принимаю, конечно.

– И как?

– Ты же видишь – как. Все больше становлюсь собой. Такпочему ты упомянул Инсбрук?

– Так просто. Милый городишко в Тироле, церковьХофкирхе, шикарные трассы для слалома, тупые австрияки с маленькими задницами,как раз в твоем вкусе. Не хочешь смотаться?

– Вербуешь сторонников горнолыжного спорта?

– Именно, – Костя ласково посмотрел на меня. – Могуустроить поездку и даже лыжи выдам. Во всяком случае, десять свободных дней утебя будет.

– А что потом?

– Не наигралась? – участливо спросил Костя.

– Нет, – честно призналась я.

– По-моему, я вырастил гомункулуса.

– Именно. Носферату – призрак ночи.

– С таким умом ты в девках не засидишься, – подвел итогКостя.

Мы просидели с ним еще несколько часов, обдумываятехнические детали окончания операции и суть беседы, которую необходимонавязать чрезмерно впечатлительному телемагнату. Игра в предполагаемые вопросыи ответы, где мы были то Михаилом Юрьевичем Меньших, то демонами, плотнообсевшими его душу, так увлекла меня, что я не заметила настойчивогопопискивания сотового телефона.

– Кажется, тебе звонят, – подсказал Костя. Я вытащилателефон из кармана, и несколько секунд мы оба смотрели на него.

– Кто это тебя беспокоит?

– Сам, – я подмигнула капитану. – На ловца и зверьбежит.

Наконец я решилась ответить.

– Девочка, это я, – раздался близкий голос Леща.

Такой близкий, что я даже испугалась. – Где ты?

– Дома, – соврала я. – Как ты дозвонился?

– Ребята перебросили звонок.

– Как у тебя дела?

– Отлично. Здесь жарко и много черешни. А все остальноерешится завтра, и, думаю, в нашу пользу. Во всяком случае, мне дали понять это.Сопляк не так уж виноват, он просто попал под горячую руку местной Фемиды,только и всего… Надеюсь вернуться к завтрашнему вечеру. Как насчет ужина присвечах?

– Отличная мысль.

– Тогда жду тебя завтра в «Подкове». В двадцать одинноль-ноль московского. Не будет никого, только, ты и я.

«Подковой» называлось кафе, где мы провели вечер. Похоже,оно тоже находилось под покровительством Леща.

– Ты не заедешь домой?

– Нет. Я назначаю тебе свидание. И ты можешь опоздать.

– На сколько? – – Как знаешь. Я буду ждать тебя сколькопонадобится…

– Меня хватит только на пятнадцать минут… Лещ помолчал.Потом тихо и неуверенно сказал:

– Я говорил тебе, что люблю тебя?

– Нет, – прошептала я чуть прерывающимся голосомвлюбленной зануды, готовой сутками выслушивать ничего не значащие признаниясвоего бой-френда.

– Я люблю тебя. Что ты думаешь по этому поводу? Ядумаю, что ты просто дурак, Лещ. Слепенький дурачок, круглый идиот со своимпентхаузом, мертвой собакой, нашкодившими спецкорами и не в меру ретивойсекретаршей.

– Думаю, я тоже люблю тебя.

– Так нечестно. Я первый сказал, – помехи сталиневыносимыми, но его голос все равно пробился ко мне.

– А я первая подумала.

– Я жду тебя завтра в двадцать один ноль-ноль.Отключаюсь…

Капитан, с интересом прислушивающийся к нашему разговору,шумно зааплодировал и полез в карман за мелочью:

– Браво, детка! Ты все-таки фантастическая сука. С меняштраф за два раза, – он вытащил несколько монет и аккуратно сложил ихстолбиком.

– Можешь заплатить и за несколько раз вперед, – ябесцеремонно взяла монеты и подбросила их на руке.

– Ты собираешься меня удивлять постоянно?

– Похоже на то. Завтра в двадцать один ноль-ноль онбудет в баре «Подкова». Знакомо тебе сие злачное место?