около двух тысяч человек. Остальным (их уже оставалось менее тысячи) все же удалось согнать вниз по холму толпу самнитов и римлян, но слух, что Диоксен и Аминандр убиты, а Сальвий уже покинул лагерь, тоже заставил их искать спасения в бегстве.

В тот момент, когда в центре начался разгром, два легиона Френтана и Мемнона еще продолжали наступать, тесня врагов к их лагерю. Римские легионеры расстроенными рядами отошли почти до самого вала, и если бы им на помощь не пришли охранявшие лагерь латинские добровольцы и маврусийцы во главе с Гомоном, восставшие ворвались бы в римский лагерь на плечах отступающего противника.

Мемнон и наиболее храбрые из его бойцов обратили в бегство стоявших перед ними римских легионеров, но в это время их глазам представилось печальное зрелище разгрома, избиения и бегства воинов фаланги, которая еще четверть часа назад являла собой несокрушимую стену, перегородившую почти всю Скиртейскую равнину.

Оглянувшись в сторону главного лагеря, александриец увидел на вершине холма развевающееся белое знамя – свидетельство того, что Сальвий по-прежнему находится в своей ставке. Он ясно различил многотысячную толпу воинов, собравшуюся перед главными воротами лагеря и, несомненно, готовую защищать его.

Это несколько взбодрило Мемнона.

– Терамен и Диоксен отступили в главный лагерь! – крикнул он командирам, которые могли его слышать. – Все отходим! Ведите людей в наш лагерь! Только в нем мы сохраним себя и свои силы, чтобы потом иметь возможность отплатить римлянам за поражение.

Отступление «малого», а затем и «большого» легионов восставших больше походило на бегство, тем более что расстроенные на правом фланге манипулы, которыми командовал Френтан, неожиданно подверглись нападению римских триариев и нумидийской конницы. Всадники Ликорта, рассеянные на большом пространстве, не смогли противостоять нумидийцам и отхлынули назад, обнажив правый фланг легиона Френтана, стремительно атакованный тысячей триариев.

В это же время оттесненные к своему лагерю римляне, видя, что враги прекратили сражение и начали отход, воспрянули духом. Проквестор Фабриций Руг совместно с трибунами и центурионами наводили порядок в расстроенных рядах легионеров. Вскоре римские манипулы перешли в наступление.

Мемнон, увидев в толпе своих воинов двух юных трубачей, приказал им что есть духу бежать к лагерю и, взобравшись на вал, не переставая трубить сбор.

Когда сам он добежал до лагерного вала, то увидел Сатира, Думнорига и с ними еще около десяти или двенадцати всадников, скакавших ему навстречу на взмыленных лошадях.

– Мы разбиты! – возбужденно крикнул Сатир. – Ликорт пал на наших глазах! Все бегут! Что ты собираешься делать?

– Защищать лагерь, – твердым голосом ответил Мемнон.

– Мы с тобой! – сказал Думнориг, с болью в сердце глядя на толпы отступающих в лагерь воинов, которые торопливо переходили через ров по нескольким подъемным мостам и потом взбирались по крутому склону холма к главным воротам, по обеим сторонам которых возвышались две башни, сооруженные из толстых бревен.

Никто из этих людей, отступивших к лагерю, не бросил оружия и не расстался со своим щитом. Все понимали, что нужно драться до конца, потому что для них не было другого исхода, кроме смерти в бою. Каждый понимал, что плен означает позорную и мучительную казнь.

– А Багиен, Астианакс? – отрывисто спросил Мемнон.

– Не знаем, живы ли они, – сказал Сатир. – Нумидийцы разметали нас в разные стороны, потом началось бегство и…

Он не договорил, потому что в этот момент раздались громкие крики воинов, толпившихся у подножия холма.

Один из командиров, подбежав к Мемнону, крикнул ему:

– Ты наш предводитель! Френтан погиб! Командуй же нами! Наводи порядок среди воинов! Разве ты не видишь?..

– Вижу, Алгальс, – стараясь говорить спокойно, отозвался Мемнон и, повернувшись к Сатиру и Думноригу, приказал: – Отправляйтесь в лагерь и постарайтесь вооружить дротиками как можно больше людей… Пусть они забросают ими римлян со склона через наши головы. Этим вы ослабите их натиск и дадите нам возможность отступить в лагерь.

Наступавшие колонны тяжеловооруженных римлян были уже совсем близко. Мемнон и Алгальс сбежали по склону холма и возглавили примерно восемьсот бойцов, которым предстояло принять неравный бой, чтобы дать возможность остальным товарищам укрыться в лагере и приготовиться к его защите.

Бой был жестоким и, несомненно, быстро закончился бы поголовным истреблением смельчаков, сражавшихся против врага, вчетверо превосходившего их своим числом. Но около тысячи повстанцев во главе с Сатиром и Думноригом, запасшись в лагере дротиками и заостренными камнями, перебрались через частокол и пришли на помощь сражавшимся внизу товарищам. Они обрушили на римлян такой град дротиков и камней, что те вынуждены были отступить в беспорядке и прекратить сражение.

Мемнон и Алгальс вышли из боя невредимыми, но из восьмисот человек, доблестно сражавшихся рядом с ними, уцелела едва половина.

Поднявшись к лагерным воротам, Мемнон приказал командирам, чтобы они собирали вокруг себя бойцов, разбивая их на центурии и распределяя между ними участки обороны на лагерных укреплениях.

Основная масса беглецов из легиона Френтана, не успевших добраться до ближайших гор, была настигнута и порублена нумидийской конницей. Остальные, услыхав знакомые звуки буцин, призывно доносившиеся из лагеря, поняли, что он еще не захвачен врагом, и повернули обратно. Спастись удалось немногим (только около четырехсот беглецов добрались до лагеря), большинство пало под мечами нумидийских и италийских всадников.

Мемнон разбивал на центурии вернувшихся в строй бойцов. Многие из них потеряли оружие, но у александрийца не было ни времени, ни охоты стыдить и ругать их за это. Он приказывал им вооружаться дротиками, кольями, камнями и призывал держаться до последнего вздоха.

– В плен не сдавайтесь, – говорил Мемнон, обходя строй бойцов. – Римский претор все равно прикажет всех пленников пригвоздить к крестам или после пыток сбросить со скал. Отступать не имеет смысла. Лучше доблестно умереть в бою, чем оказаться в руках торжествующих и беспощадных врагов.

В это время в лагере царила полная неразбериха. Но и римляне медлили, не начиная штурм. Войско их было расстроено во время сражения и преследования бегущего противника.

Победители, прекратившие преследование мятежников, бежавших в сторону Триокалы, возвращались в свой лагерь шумными толпами, распевая пеаны. У преторских ворот солдат встречали их рабы, которые украшали головы легионеров венками и отводили в палатки, убранные цветами и лавром.

Между тем солнце уже клонилось к вершинам гор.

Собрав вокруг себя всех командиров центурий и манипулов, Мемнон приказал им довести до сведения каждого солдата, что с наступлением темноты все должны заняться сбором неповрежденного оружия на поле сражения…

Таким образом, из трех лагерей восставших только лагерь Френтана римлянам не удалось взять. Но сам Френтан был убит, когда вел своих воинов к декуманским воротам вражеского лагеря. Оставшиеся в живых командиры единогласно признали предводителем Мемнона, которого Френтан еще в Триокале объявил своим заместителем.

Римляне в этот день больше не тревожили восставших, запершихся в своем лагере. Они считали их обреченными. Путь к отступлению в сторону Триокалы им отрезали четыре отряда из вспомогательных войск, расположившихся в непосредственной близости от осажденного лагеря. Они спешно рыли окопы и заваливали подступы к ним срубленными кустами и молодыми деревьями. Со стороны дороги, ведущей в центральные области острова, устраивались на ночлег под открытым небом греческие наемники и сицилийцы. Только со стороны римского лагеря было открытое пространство, заваленное грудами трупов и оружия.

Ближе к ночи стараниями Мемнона, Алгальса, Сатира, Думнорига и других командиров среди трех тысяч воинов, оставшихся от двух разбитых легионов, был наведен порядок. Все они были распределены по центуриям и манипулам. Было составлено двадцать пять манипулов по сто двадцать человек в каждом. Недостающих командиров выбирали сами воины.

В лагере находилось около двух десятков повозок с дротиками, изготовленными в Триокале. Френтан, отправляясь в поход, приказал взять их с собой. Теперь они должны были стать наиболее спасительным средством в предстоящей вооруженной борьбе. Дротики, а вместе с ними и заостренные метательные камни воины сносили ближе к частоколу, складывая все это в кучи по всему периметру лагеря.

Ночью поднялся ветер. Сквозь его шум и свист со стороны равнины доносились протяжные стоны умирающих.

Когда совсем стемнело, Мемнон послал к месту ожесточенного дневного