Во время этой короткой остановки восставшие похоронили пятерых умерших в пути товарищей из числа раненых. Их засыпали землей в наспех отрытых неглубоких могилах. Через час восставшие снова двинулась вперед. Вскоре возвратился из разведки Думнориг.

– В пяти милях отсюда – развилка двух дорог, – сообщил арвернец. – Одна из них ведет на север, к городу Пирине, а другая – на восток, к Петре.

– Постой-ка! – удивился Мемнон. – Что за города? И откуда ты знаешь их названия? От встречных путников? От пастухов?

– Нет, – улыбнулся Думнориг. – На перекрестке стоит камень, а на нем выбиты указатели с названиями этих двух городов.

Мемнон немного подумал, потом сказал:

– Что ж! Мы пойдем на восток, к Петре.

В два часа пополудни, когда голова колонны достигла развилки, о которой сообщил Думнориг, вернулись Сатир и его семнадцать всадников.

Тарентинец рассказал, что едва не натолкнулся на конный отряд римлян. Он насчитал всего тридцать пять всадников. Это были разведчики. Затаившись в ближайшем ущелье, Сатир и его всадники пропустили мимо вражеский отряд, после чего продолжили путь в сторону Скиртеи. Вскоре они увидели растянувшуюся по дороге колонну римских пехотинцев численностью около трех тысяч человек.

– На обратном пути мы снова удачно разминулись с конной разведкой римлян, найдя окольную дорогу, – продолжал рассказывать Сатир. – Думаю, расстояние между нами и нашими преследователями не больше пяти-шести миль. Если не будем беречь своих ног, то можем оторваться от них еще на две-три мили, после чего устроимся на ночлег и хорошенько отдохнем, не опасаясь, что римляне нас настигнут.

– Меня больше всего удивляет, почему нас преследует одна пехота, – в раздумье сказал Мемнон. – Лукулл должен был бросить следом за нами всю свою многочисленную конницу, чтобы попытаться задержать нас до подхода своих когорт.

– Может быть, римлянин послал конницу в обход, по неизвестной нам дороге, чтобы преградить нам путь? – предположил Думнориг.

– Вполне возможно, – согласился Мемнон.

– Римский претор, конечно же, догадывается, – продолжал Думнориг, – что мы, вырвавшись из окружения, постараемся добраться до тех мест, где больше всего латифундий римских и сицилийских богачей…

– Конечно, – подхватил Алгальс. – Сказочно плодородная Леонтинская равнина! Вот где средоточие многих тысяч невольников, которых можно призвать к восстанию и начать войну в тылу у Лукулла!

– И поэтому Лукуллу, который не может не понимать этого, известно, какое направление мы избрали, если, конечно, он считает нас здравомыслящими людьми, а не безмозглыми варварами, – заключил Думнориг.

– Посмотрим, – сказал Сатир. – Пока что мы знаем, что пеших римлян не больше, чем нас. Правда, по сравнению с нами они прекрасно вооружены, но разве Минуций под Капуей, располагая всего тремя тысячами плохо вооруженных рабов, не обратил в бегство Лукулла с его пятью тысячами обученных и вооруженных до зубов солдат?.. Мемнон прав. Идем в сторону Небродовых гор и там поищем удобное место для засады…

Внезапно испортилась погода. Перевалив через горы, начал дуть горячий и сухой атабул99. Солнце потускнело, закрылось тучами пыли, принесенной ветрами из африканских пустынь. Очень скоро наступила страшная жара. Казалось, все вокруг превратилось в сплошную знойную печь. Раскаленный воздух наполнила густая красноватая пыль, которая непрерывно оседала на землю.

Ближе к вечеру ветер начал слабеть. Небо заволокло тучами, и вскоре пошел дождь. Это был непродолжительный, но сильный ливень. На каменистой дороге, проходившей по плоскогорью, образовались большие лужи. Вода в них, смешанная с красноватой пылью, принесенной атабулом, походила на кровь…

В конце дня дорога стала спускаться в глубокую низину. Там земля была рыхлой, она сильнее пропиталась влагой после дождя и расползалась под ногами. Три тысячи пар ног усердно месили грязь, пока солнце не скрылось за вершинами гор.

Когда Мемнон остановил колонну, приказав занимать холм, возвышавшийся у самой дороги, все его войско представляло жалкое зрелище. Только передовой отряд, состоявший из самых сильных и хорошо вооруженных воинов, двигался более или менее сплоченной колонной; остальные растянулись по дороге тонкой прерывистой цепочкой. Люди смертельно устали, шли группами по десять-двадцать человек, с трудом удерживая в руках оружие.

– Появись сейчас нумидийская конница, и все мы полегли бы на месте, – сказал Сатир, обращаясь к Алгальсу.

Но горы впереди стали выше, а прорезанные лесами ущелья длиннее и глубже. Здесь уже начинался горный массив, называвшийся Небродовыми горами, куда и спешили повстанцы, надеясь среди теснин навязать римлянам сражение на выгодной для себя позиции. Теперь они знали, что их преследуют всего три тысячи римлян, и все жаждали боя.

Ночь принесла долгожданную прохладу. Воины расположились на вершине холма и на его склонах, разжигая костры, на которых они пекли хлеб из муки, замешанной на воде: другой пищи у них не было. Хотя голод давал о себе знать, каждый старался съесть только треть того, что у него оставалось. Мемнон предупредил, что в течение двух последующих дней негде будет пополнить запасы провизии. Но он ошибся.

На рассвете воины пробудились и, съев на завтрак по две лепешки, спустились с холма, выстраиваясь на дороге. Вперед поскакали шесть конных разведчиков во главе с Сатиром.

Вскоре трехтысячная колонна, колыхая копьями, двинулась следом за всадниками.

Около полудня повстанцы миновали Петру и продолжили движение по дороге на Номы и Аместрат. Эти два города находились в шести-семи милях от северного морского побережья острова. Воины узнавали здешние места. Всего одиннадцать или двенадцать дней назад они устраивали в этих горах засады, подстерегая отряды из гарнизонов сицилийских городов, которые двигались к Алезе, чтобы присоединиться к армии Лукулла…

Незадолго до заката растянувшаяся на целую милю вереница уставших и голодных людей подошла к Аместрату, ворота которого, так же как в Петре и Номах, были заперты, а со стен и башен города за шествием с настороженным любопытством следили сотни глаз вооруженных обывателей.

Посланные вперед разведчики вернулись ближе к полудню. Сатир сообщил, что в трех милях от города находится большая деревня, где можно пополнить запасы провизии.

Через два часа передовые манипулы остановились возле этой деревни, и Мемнон объявил, что дает всем отдых до утра. Воины расположились на невысоком двухвершинном холме в нескольких стадиях от деревенской окраины.

Мемнон и Сатир, взяв с собой сотню человек, спустились в деревню и собрали на сход всех ее жителей. Мемнон объявил им, что три тысячи его солдат нуждаются в самом необходимом, и если крестьяне хотят избежать грабежей и насилия, пусть добровольно соберут и отправят в лагерь муку, крупу, масло и солонину.

– Завтра мы уйдем отсюда. Решайте сами, что для вас лучше: добровольно доставить припасы моим усталым, голодным и злым с похода солдатам или лишиться всего во время беспощадного грабежа. Будьте же благоразумны!

Слова Мемнона, произнесенные со спартанской краткостью и суровостью, возымели свое действие: весь остаток дня крестьяне вместе со своими рабами, женами и детьми носили или привозили восставшим на тележках кто зерно и муку, кто печеный хлеб и оливковое масло, кто солонину и крупу.

Сатир, по характеру человек общительный, разговорился в деревне с несколькими крестьянами, расспрашивая их о городах на побережье. Вскоре он уже знал, что ближайший морской порт находится всего в шестидесяти стадиях от Аместрата, а на небольшом удалении от него расположены цветущие города Аполлония, Арунций и Агафирна. Сатир также интересовался, какие города и селения находятся к востоку от Аместрата и ближе к горе Этне. Оказалось, что на протяжении более тридцати с лишним миль до города Тиссы нет не только крупных городов, но и больших селений, кроме стойбищ пастухов, кочующих вместе со своими стадами в горных долинах.

Один старик-крестьянин (бывший пастух) сказал Сатиру, что он хорошо знает дорогу к Тиссе. По его словам, этот путь идет по отрогам Небродовых гор, где много труднопроходимых мест и глухих ущелий.

Сатир забросал старика вопросами и выведал у него то, что его особенно интересовало.

– Не так далеко отсюда есть один горный проход, в котором с трудом могут разъехаться две встречные повозки, – сообщил ему крестьянин.

Сатир, вернувшись в лагерь, предложил Мемнону устроить римлянам засаду в ущелье, о котором