— Может, он ради вас с Вальде явился, — усмехнулся Эйкке, ни разу не обнаглев настолько, чтобы примерить милости бога Земной Сферы на свои отношения с Кассандрой. А Элийна вон, значит, какие выводы сделала. Девчонка! — А у Касси жених есть. Только этот жених не я.

Элийна охнула и открыла было рот, чтобы сказать что-то утешающее, но тут же, вероятно, вспомнила, с чего начался их разговор, и промолчала. Только взяла руку Эйкке в свои и ободряюще ее пожала.

Эйкке уставился в пустоту. Нет, пейзаж с той горы, на которой он притаился, был весьма заманчив, да только Эйкке всей этой красоты не замечал. Не хотел. Разучился.

— Да не может этого быть! — так внезапно выдала Элийна, что Эйкке даже вздрогнул от силы ее голоса. На секунду в душу прокралась сумасшедшая надежда, что Элийна поняла нечто, ускользнувшее от Эйкке, но он тут же ее подавил. — Эйкке, я не знаю, откуда ты взял этого жениха, но Касси нужен именно ты! Вот поверь мне как женщине: то, что произошло между вами в камере…

— To, что произошло в камере, должно быть навсегда забыто, — каменным голосом произнес он. На горизонте собирались тучи, как и у Эйкке в душе. Он не хотел обсуждать Касси, но не мог просто нагрубить Элийне, навсегда отвадив лезть в чужие души: она была хорошим другом и не заслуживала подобного обращения. А Эйкке не желал лишиться еще и ее уважения. — Даже если в тот момент Касси действительно что-то ко мне испытывала, выбор она сделала совсем другой, и я не могу ее за это осуждать. Ксандр — хороший парень, он подарит ей счастье. Он человек, понимаешь, Элийна? Он даст ей то, в чем она нуждается. Спокойствие, уверенность, уважение людей — у него есть такая возможность!

— А как же ты? — кажется не поверив ни одному его слову, тихо спросила она. Эйкке посмотрел на свои руки. Слишком часто он хотел, чтобы они стали крыльями. Выпросил.

— А я дракон, — с горечью ответил он. — Чужой в их мире. Что я могу ей дать?

— Всего себя! — забыв о вечной сдержанности, воскликнула Элийна. — Неужели ты думаешь, что этого мало?

Эйкке пожал плечами. Она не сталкивалась с человеческим бытом и не знала, как сложно жить по их правилам. Илоты, дорры, шесть сотен страниц законов. И ни одного места для дракона.

— Для их мира этого слишком мало, Элийна, — заканчивая спор, ответил он. Отвернулся, давая понять, что не намерен больше открывать душу и объяснять прописные истины. Довольно и того, что он сам их понимал. И нашел в себе силы отпустить дорини Кассандру.

Элийна еще какое-то время молча посидела рядом с ним, потом решительно поднялась. И вдруг — без всякого предупреждения — отвесила ему чувствительный подзатыльник.

— Она волосы из-за тебя отрезала, дубина, а ты говоришь о какой-то корысти! — сообщила прямо ему в непонимающую физиономию и, обернувшись драконом, взмыла в нахмурившееся небо.

Эйкке впечатал кулак в камни и не почувствовал боли.

Он сам, своими ушами слышал, как Касси говорила о свадьбе с Ксандром! Он не мог неправильно ее понять, что бы Элийна тут ни придумывала! Он на смертном одре, наверное, будет вспоминать эти убившие напрочь слова: «Ксандр — мой жених, папа! Как только мне стукнет семнадцать, мы назначим день свадьбы!» Значит, сегодня! Может, и уже назначили, пока он сидит в одиночестве, жалеет себя и пытается уловить в словах Элийну хоть кроху истины. Да, отрезала, да, ради него, чтобы пронести в его тюрьму противоядие и сохранить его жизнь. Даже спрашивать не стала, как делить добытые сокровища, — отдала Эйкке и…

…рассчиталась?

А зачем потом целовалась? Зачем сама его провоцировала? Зачем позволяла ему держать себя за руку на глазах у Ксандра? И он, видя это, не одергивал невесту, даже когда она в его присутствии Эйкке обнимала. Разве так ведут себя обрученные? Разве в их близости есть место третьему?

Эйкке сжал кулаки так, что свело пальцы. Где-то вдалеке громыхнул гром, отражая раздрай в его груди.

«Ксандр — мой жених, папа!»

«Я видела, как вы с Касси смотрели друг на друга!»

Не солгала Элийна, и Эйкке слишком хорошо помнил Кассины взгляды. И в камере, и в коридоре, и на стенах Арены, и у ее подножия при прощании. В них было самое настоящее чувство — такое же, как в глазах Эйкке, — потому он их и понимал. Что изменилось потом? За те два дня, что он отвозил Тидея домой? И что позволило Ксандру сказать: «Праздничный ужин. Есть что отметить». Эйкке однозначно тогда решил, что Ксандр имеет в виду свою помолвку, и ретировался быстрее, чем его пригласят к столу. Мог ли он ошибаться? Только в самом безнадежной самовлюбленности.

И все же Касси остригла волосы, чтобы спасти ему жизнь.

А он сидел на своей скале, даже не думая выполнять данное ей обещание.

А если…

До Окиноса ведь неблизкий путь. Даже с Ксандром можно попасть в передрягу, тогда как Эйкке ничего не стоит отвезти к дорини Дафнии их обоих. Да, больно! Да, почти на разрыв! Да, Эйкке представления не имел, что скажет счастливой паре о своем возвращении и как станет дышать, если Касси откажется от его помощи, объявив, что они с мужем и без него отлично справятся. Наверное, там и издохнет, превратившись в кучку пепла.

Но он дал ей слово. И почему сейчас вдруг решил, что может его нарушить?

Начиналась гроза, словно боги немедля вознамерились наказать ослушника за клятвопреступление, испепелив его молниями. Но их гнева Эйкке не боялся. Что тот значил в сравнении с разбушевавшейся от негодования совестью? Вот кто сдирал с живого кожу. А вовсе не ветер, засвиставший вокруг и поднявший волны.

Лететь в такую погоду было нельзя, но когда бы Эйкке поступал по правилам? Даже азарт какой-то появился — поспорить с богами. И плевать, что он проиграет при любом раскладе. Хоть еще ненадолго глотнуть свежего воздуха и почувствовать себя живым.

Эйкке поднялся, впуская в душу дракона. Потом встряхнулся и расправил крылья…

Ихме* — чудо (с древ. языка)

Оставался последний шаг, а Эйкке, замерший в нерешительности возле дверей Ксандрова дома, никак не мог его сделать.

Как все было просто, когда он бороздил черные просторы неба, сражаясь с бурей и уворачиваясь от молний! Пришлось, правда, против предыдущих восьми часов потратить на обратную дорогу в Авгу почти вдвое больше, потому как, казалось, сами боги отказывались пропускать его к человеческому берегу, но Эйкке все-таки переборол их гнев и все препятствия и, полуживой, добрался до главных городских ворот. Над Авгой сияло полуденное солнце и своим жаром как-то поразительно быстро растопило всю былую уверенность Эйкке в своем решении. Снова в душу забрались сомнения, и каждый шаг по городским улицам давался все труднее, и только мысль о том, что на обратную дорогу сил попросту не хватит, толкала Эйкке вперед.

Сам же решил, что хуже уже не будет! Чего же теперь так боялся встречи с Кассандрой? Если ей нет дела до него, может, отпустит наконец на вольные хлеба и позволит заново научиться дышать? А если дело все-таки есть…