Обогнув квартал, она все-таки вернулась во Двор, выбралаотличный наблюдательный пункт, поставила машину за «ракушками» таким образом,что сквозь щель между гаражами отлично просматривался подъезд.

Белобрысый все сидел на спинке поломанной скамейки.Оставалось позвонить Ксюше, убедиться, что за это время она не успела уйти ипредложить свои услуги в качестве шофера. Адрес дачи Варя не знала, а побыватьтам и взглянуть на сына Солодкиной ей очень хотелось.

Пныря хоть и зарабатывал солидную часть своих капиталов нанаркобизнесе, наркотики ненавидел и презирал людей, которые ими балуются.

«Торговать можно, почему не торговать, если покупают? Этосвободный выбор каждого человека. Бизнес есть бизнес. Но потреблять нельзя, нив коем случае. Это самоубийство, то есть самый страшный смертный грех. Есличеловек за дозу может собственную душу продать, то партнера он тем болеепродаст. От таких надо держаться подальше. Это не люди, а мусор», — говорилстарый вор, хмурясь и нравоучительно поднимая палец.

Связь Галины Семеновны с белобрысым маньяком пока тонула втумане, возможны были разные варианты: например, если окажется, что Солодкинажертва, то сердобольный Пныря искренне ей посочувствует, проникнется глубокойсимпатией, а когда узнает, что опасность угрожает ее юной невестке и внучке,трехмесячному младенцу, пожалуй, возьмется помочь. Тех, кому помогает, Пныряособенно жалует, бережет их, как ветеран боевые награды. Но вот наркомания сынаСолодкиной могла бы стать поводом для серьезного недоверия и даже гнева, причемгнев обрушился бы не так на Галину Семеновну, как на Петра Петровича, которыйпоручился за эту женщину.

Поговорив с Бородиным, она не уехала, как обещала, аосталась посмотреть, что произойдет дальше.

Во дворе было тихо. Никто не обращал внимания на белыйновенький «Фольксваген». Варя откинулась на спинку сиденья и чуть не заснула.Но вдруг услышала совсем близко тоненький истеричный собачий лай. Бабуля,похожая на городскую сумасшедшую, в цветастой шелковой юбке, открытой маечке икокетливой кружевной шляпке, с двумя дрожащими пинчерами в голубых вязаныхпопонках, подошла совсем близко к Вариной машине, заглянула в открытое окно,уставилась на Варю выцветшими, густо подведенными глазами и надменнопроизнесла:

— Добрый день!

Варя улыбнулась и кивнула в ответ. Старушка чинно удалилась.Собачки затихли и засеменили за хозяйкой. А через несколько минут послышался ееистошный, возмущенный крик и отчаянный визг собачек. «Ну точно, сумасшедшая, —отметила про себя Варя, — в каждом дворе такие есть». И тут же увидела, какмелькнула синяя спина белобрысого.

Как раз в этот момент ей и позвонил Пныря.

— Что ты делаешь на проспекте Мира? — спросил он совершеннобольным голосом.

— Я же сказала, еду в машине.

— Откуда и куда?

— У одной моей преподавательницы день рожденья, надо купитьподарок, уже заехала в пару магазинов, но ничего… — Варя осеклась потому чтоувидела, как из подъезда выходит Ксюша с коляской. Белобрысый недавно исчез изполя зрения, однако она не сомневалась, он где-то рядом.

— Ты должна приехать ко мне, сию минуту, — прокашлял втрубку Пныря. — Это очень срочно.

— Что, прямо домой? — удивилась Варя, осторожно вылезла измашины и выглянула из-за гаража, чтобы увидеть, в какую сторону направиласьКсюша.

— Да, прямо домой. И как можно быстрей. Мне очень худо,девочка. Не спрашивай, что случилось. У меня большое горе. Ты приедешь, яобъясню. — В трубке послышались частые гудки. Варя убрала телефон в сумку и увидела,как Ксюша беседует со старушкой, хозяйкой двух дрожащих карликовых пинчеров.

Так и не дождавшись конца разговора, Варя села в машину иотправилась к Пныре в Сокольники.

* * *

У стены стояла широченная тахта, застеленная клетчатымпледом. Ира упала на нее и, заложив руки под голову, уставилась в потолок.Света обошла подвал, подняла с пола острую стальную лопатку с деревяннойручкой, малярный мастерок, обтерла его тряпкой и молча спрятала под матрац.

— Умница. — Ира прикрыла глаза. — Посмотри, что еще можетнам пригодиться. Здесь всего навалом. Вон сколько досок с гвоздями.

— Пригодиться для чего? — спросила Света с усмешкой.

— На всякий случай, — промурлыкала Ира и потянулась,хрустнув суставами. — Лучше иметь такое оружие, чем вообще никакого.

— У них автоматы, — напомнила Света.

— Если бы они хотели нас кончить, давно бы это сделали. Уних другие задачи. Ты поняла, чей это дом?

— Нет.

— А я почти сразу догадалась. Здесь обитает Петр Петрович.Поскольку сейчас он изволит отдыхать на европейских курортах, нас посадили сюдадо его возвращения.

— Откуда ты все это знаешь?

— Во-первых, у меня ушки на макушке, во-вторых, интуиция. Иона мне подсказывает, что париться нам здесь предстоит совсем недолго. Еслидело в Ларискиной болтовне, то нас задержали для объяснений с П.П. Он дядьканеглупый, мы объясним все, как есть, он поймет. Мы не виноваты, что Ларискаподслушивала.

— А платье? — тихо спросила Света, присаживаясь на крайтахты.

— Что — платье? Мы уже знаем, оно совершенно ни при чем.

— Это пока, — вздохнула Света, — а когда его увидит П.П.? Тыправа, Гулливер и остальные мордовороты в этом ничего не смыслят, для нихтряпка и есть тряпка. Но Петр Петрович — совсем другое дело.

— А почему П.П, должен его увидеть? Ты собираешься напялитьнашу голубую «Шанель» и соблазнить сладкого Петюню? Не думаю, что он такой ужсладкий. — Она смешно сморщила нос. — Он из тех мужиков, которые забивают своюприродную козлиную вонь дорогим парфюмом, дезодорантами для подмышек, рта, ног,принимают душ и меняют белье трижды в день и все равно воняют, особенно вкойке, когда пот градом.

— У тебя большой опыт? — усмехнулась Света.

— Опыт у нас с тобой, сестренка, один на двоих, но огромныйи мерзкий. Полагаю, обеим на всю жизнь хватит.

Света упала рядом с сестрой на тахту и засмеялась. Смех еезвучал оглушительно и жутко, отскакивал гулким эхом от голых каменных стен.Наверху послышался стук, через минуту грохнула железная дверь и появилсяохранник с автоматом.

— Чего надо? — рявкнула Света, и лицо ее мгновенно сталосерьезным.

— Кончай шуметь, — отчеканил охранник механическим басом.

— Ой ты, миленький, — сморщилась Ира, — испугался, да? Наулице слышно? Ну, чего застыл? Иди, дружок. Свободен.