Во Франции 104-й свидетель в расследовании от 1310 года Райналь де Бержерон выражается еще более определенно. Отречение, оскорбления креста, поцелуи, которые он должен был дать своему посвятителю и вплоть до противоестественного преступления – все это ему приказывалось или позволялось в качестве исполнения орденского пункта.

Герард де ла Рош, 106-й свидетель, говорит то же самое об отречении и плевании на крест. Он добавляет, что те, кто отказывались от этих кощунств, или кто их разоблачали, заточались в тюрьму и жестоко подавлялись.

Великий приор Раймонд де Вассиньяк, заслушанный 6 мая 1310 года, после рассказа об обстоятельствах своего приема, после того как был принужден отречься от креста, пойти и плюнуть сверху, добавляет, что этот способ принятия соблюдался во всем ордене, что в нем заключаются пункты и обычаи ордена. То же он говорит о поцелуях: “Fuit ei dictum, quod, secundum puncta ordinis, debebat eum osculari in ore et umbilico”[949]. Он признает, что других братьев принимали подобным же образом; ни он, ни они не протестовали. Выражение «это пункт ордена» отвечало за все, заставляя молчать наиболее щепетильных лиц.

Одинаково, на основании секретного правила, священники ордена должны были опускать сакраментальные слова мессы: «Мне объявлялось как орденское предписание, – говорит один из свидетелей из Витербо, – что священники Тамплиеры, празднуя мессу, были обязаны опускать слова освящения; но я их никогда не опускал»[950].

Кощунственное разрешение, нашептываемое посвятителем в ухо профессу, разве не являлось равно уставной статьей? Об этом можно подумать, если сопоставить определенные показания, например, Вильгельма де Варнажа и Рауля де Тавернэ (Tavernay)[951]. И все же представляется, что это постыдное позволение давалось не безразлично всем неофитам, но только самым юным – “ne ordo diffamaretur pro mulieribus”[952]. Тем самым, вероятно, желали отдалиться от всякого отношения с женщинами, благодаря чему предохранить орден от болтливости, способной быстро скомпрометировать секрет орденских мистерий. Храм прославился ненавистью к женщинам: хорошо видно почему.

Именно с тем же самым мотивом и в целях покрыть секрет ордена непроницаемой завесой великий магистр присвоил себе право отпускать грехи братьев, даже грехи, скрываемые «либо из-за стыда, либо из-за боязни епитимий»[953]. Это злоупотребление, которое акт обвинения ставит в вину одного великого магистра, казалось бы, было понятным всем, кто руководил капитулами, и даже мирским начальникам[954]. По нашей мысли, оно обладало более общим характером, нежели отвратительная распущенность, о чем встает вопрос[955]. Не представляется ли, что таинственная доктрина, сформулированная в секретных статьях, должна состоять, по крайней мере, на практике больше чем из трех статей: другие пункты учения, несомненно, являлись следствиями этих главных статей. На что ясно и указывал один из рыцарей, когда говорил одному мирянину из своих друзей: «Когда даже ты был бы моим отцом, и если бы ты смог стать великим магистром ордена, я не хотел бы, чтобы ты оказался посреди нас, поскольку мы имеем три статьи, которые никто никогда не узнает, за исключением Бога и дьявола и нас самих, братьев ордена»[956].

По правде сказать, некоторые обвиняемые отрицали, что преступные приказания ими исполнялись, исходя из орденских пунктов; но, рассмотрев подробнее, становится заметным, что среди них одни обвиняемые (и это наибольшее число) имели целью оправдать орден, взяв на себя самих ответственность за вменяемые деяния; другие без сопротивления были подготовлены к безобразным и им навязываемым практикам: следовательно, не стало необходимым напоминать, чтобы их склонить к тому, ни об уставе, ни об обычае[957].

Хотя многие из этих отважных рыцарей возмущались самой идеи данных кощунств и чудовищностей; хотя они энергично отказывались от осквернения: это слишком естественный факт, чтобы его обходить молчанием. Хотя в присутствии их благородного сопротивления посвятители отступали перед нечестивой работой и искали даже способа успокоить негодующие души, выставляя отвратительные требования в качестве шутки – una truffa[958]; это факт, который, поистине, должен учитываться, но который, наравне с предыдущим, не доказывает ничего против существования секретного и гетеродоксального устава.

Итак, по мнению Святого Престола и самой Церкви, выраженному в статьях расследования и в недавно опубликованной булле об упразднении ордена, благодаря соблюдаемым церемониям приема, признаниям большого числа обвиняемых, насилиям и пыткам, коим подвергались непокорные, становится очевидной вероятность того, что отдельные начальники Храма, держа в неведении Римскую курию, пытались придать ордену таинственное уложение, отличное от публичного статута. Было ли это уложение устным или составленным письменно? Об этом последнем пункте существует настолько четкое и точное показание, что диву даешься, как можно было поддерживать противоположное утверждаемому ей. Оно принадлежит юристконсульту Раулю де Преслю, заслушанному понтификальной комиссией 11 апреля 1310 года.

Рауль де Пресль сохранил в памяти услышанное из уст Гервасия де Бовэ, ректора дома Храма в Лаоне, что на генеральном капитуле ордена присутствовала вещь настолько секретная (quidam punctus adeo secretus), что если бы на свою беду кто-то ее увидел, будь то король Франции, то никакая боязнь мучений не помешала бы членам капитула его мгновенно убить. Гервасий де Бовэ говорил ему еще несколько раз, «что обладал маленькой книгой, которую охотно показывал, и которая содержала статуты его ордена, но имел он еще и другую более секретную, и никому в мире не пожелал бы ее показывать».